Человек - Мыслители прошлого и настоящего о его жизни, смерти и бессмертии (Древний мир - эпоха Просвещения)

Омыв свое тело, ученый [мыслями] погружается в сущность вещей. Представив свои соображения, [он скромно] отступает [в тень]. Своего государя он поправляет неназойливо. Если государь чего-то не знает, он осторожно подсказывает ему, но и здесь не спешит с действиями. Среди низких ученый не выказывает своей возвышенности, [свершенную им] малость не выдает за многое. В умиротворенный век не бывает беспечным, в смутное время не впадает в отчаяние. С единомышленниками не вступает в сговор, инакомыслящих не отвергает. Такова независимость ученого, и таков его особый путь.

[Если говорить о] высочайших, то ученый не подданный даже для сына неба; [если сказать о более] низких, то ученый не работает и на правителей. Внимательный и спокойный, он превыше всего ставит широту [души]. Стойкий и непреклонный, он не идет на поводу у других, однако, обладая большой ученостью, он знает и что такое почтительность. Приникнув к литературным сочинениям, он трудолюбиво оттачивает на их точиле свою скромность и бескорыстие. Даже получив в удел царские земли, он не ставит это ни в грош. Не подданный он и не служилый. Таковы принципы ученого.

Если помыслы [у двоих] согласны, а устремления сходны, если путь и пристанища на нем одни, то стоять рядом с таким человеком - наслаждение, находиться же у него в подчинении не досадно. Долгое время не видя [друга, ученый] не верит порочащей его молве. [В дружбе] он прям и справедлив. С мыслящими одинаково он сходится, чуждых же себе избегает. Таков ученый в дружбе.

Мягкость и благость - это корни гуманности. Уважение и внимательность это почва, [на которой она произрастает]. Широта души - это образ действий гуманности. Последовательность и постепенность - это ее искусство. Ритуал и обряды - это обличие гуманности. Речи и беседы - это ее украшение.

Древнекитайская философия. Собр. текстов. В 2 т. М., 1973. Т. 2. С. 136-139

МУДРЕЦЫ ДАОССКОЙ ШКОЛЫ

Даодэцзин [15]

Когда Великий Путь утрачен - появляются "человечность" и "долг". Вместе с остротой ума рождается и великое коварство. Когда шесть родичей не ладят появляются "сыновняя почтительность" и "родительская любовь". Когда в государстве смута - возникают "верноподданные"...

Человек при рождении-нежен и слаб, а когда умирает-тверд и крепок. Все существа, и трава, и деревья при рождении-нежны и мягки, а когда гибнут-сухи и ломки. Ибо твердость и крепость -спутники смерти, а нежность и слабость-спутники жизни. Вот почему сильное войско не побеждает, а крепкое дерево гибнет. Большое и крепкое оказывается внизу, а нежное и слабое-наверху.

Из книг мудрецов. Проза Древнего Китая. М., 1987 С. 74. 77-78

Чжуан-цзы [16]

Цзысы, Цзыюй, Цзыли и Цзылай, собеседуя вчетвером, сказали так:

- Мы подружились бы с тем, кто способен постичь, что небытие - это голова, жизнь - позвоночник, а смерть - крестец, с тем, кому ведомо, что жизнь и смерть, существование и погибель - одно единое тело.

И тут все четверо взглянули друг на друга и рассмеялись. Никто из них не воспротивился в душе - и они подружились...

И вдруг заболел Цзылай. Он тяжело дышал и был при смерти, а жена и дети, обступив его, плакали над ним. Цзыли, что пришел его навестить, прикрикнул на них:

- Ступайте прочь! Не тревожьте того, кто превращается!

И, прислонясь к дверям, повел беседу с умирающим:

- О как велик творец! Во что же еще он тебя превратит? Куда еще тебя отправит? Может, он превратит тебя в печень крысы? Или в лапку козявки?

- Куда бы отец с матерью ни послали сына, - сказал Цзылай, - на восток или на запад, на юг или на север, - сын исполнит их повеление. А разве силы Тьмы и Света не больше для человека, чем отец и мать? Если они понуждают меня умереть, а я ослушаюсь - то окажусь строптивцем. И в чем их можно упрекнуть? Ведь Великая Глыба обременила меня телом, истомила жизнью, успокоила старостью и успокоит смертью. И тот, кто умел устроить мою жизнь, сумеет устроить и мою смерть.

Вот, допустим, литейщик плавит металл, а тот бурлит и плещет, и говорит: "Я должен стать мечом Mo E!" Литейщик конечно же сочтет его дурным металлом. Или же тот, кого однажды вылепили в виде человека, вдруг станет повторять: "Хочу опять быть человеком!" Ведь творец превращений конечно же сочтет его дурным человеком. Так вот, Небо и Земля - это великая плавильня, а творец превращений - литейщик. И чего только он не сможет еще со мной сотворить! Ведь жизнь - это сон. А смерть - пробуждение.

Из книг мудрецов. Проза Древнего Китая. М., 1987. С. 84-85

Ле-цзы [17]

Конфуций, странствуя в окрестностях горы Тайшань, повстречал там Жун Цици, который бродил по чэнским полям. Накинув на себя оленью шкуру, подпоясавшись веревкой, он играл на цине и пел.

- Чему вы так радуетесь? - спросил его Конфуций.