Человек на поводке

Мы уверены, что его везли сюда с завязанными глазами, потом повязку сняли, чтобы не оставлять лишних улик. Такой сильный человек конечно же не мог вести себя как баран на бойне, когда понял, что его ожидает; отсюда синяки и разорванная одежда — видимо, перед тем, как вашего отца привезли на свалку, он отчаянно сопротивлялся, поэтому и был связан таким образом.

Брубейкер замолчал, заново прикуривая потухшую сигару, затем, полыхав, бросил спичку в пепельницу. Ромстед зажмурился, силясь изгнать из воображения слишком живую сцену.

— А когда он сюда переехал? — спросил он.

— Никто точно не знает. Он жил в Колвиле один, уезжал и возвращался, когда хотел, и вряд ли кому-то заранее сообщал о своих планах. Однако я не удивлюсь, если в городе отыщется несколько женщин, которые знают о нем гораздо больше, чем мы можем себе представить. Ваш старик, похоже, был настоящим Казановой, и с годами его любовь к слабому полу не угасла. Так что времени он даром не терял.

Гуннар Ромстед частенько наведывался в Сан-Франциско — когда на машине, когда самолетом из Рино. Мы проверили авиакомпании, но у них на июль не зарегистрировано его заказов, значит, все это время он ездил на машине. Последний раз его видели в Колвиле четырнадцатого, когда он ставил машину на техобслуживание — как обычно, на станции «Шелл», что на Эспен-стрит.

Собираясь уезжать больше чем на несколько дней, покойный обычно договаривался с парнишкой по имени Уолли Прютт, чтобы тот захаживал к нему домой — посмотреть, все ли в порядке, не случился ли пожар, ну и тому подобное. Но Уолли утверждает, что на этот раз он ему не звонил, значит, не собирался задерживаться надолго или же просто забыл… Зазвонил телефон.

— Извините, — сказал помощник шерифа и снял трубку. — Брубейкер слушает… А, доброе утро… Да, приехал. Сейчас он здесь, у меня в кабинете… Хорошо, я ему передам… Не за что. — Он положил трубку. — Это адвокат вашего отца, Сэм Боллинг. Он тоже пытался разыскать вас. Если не возражаете, он хотел бы встретиться с вами после того, как мы закончим нашу беседу.

— Хорошо, — ответил Ромстед. — Спасибо.

— Его офис находится в Уиттейкер-Билдинг на пересечении Третьей улицы и Эспен. Сэм — душеприказчик вашего отца, и, как только он узнал, что капитан Ромстед мертв, сразу же уведомил об этом налоговую службу, банки, возможных кредиторов — всех, кого положено по закону. Это от него нам стало известно о деньгах и о квартире в Сан-Франциско. Банк в Сан-Франциско сообщил Сэму о той огромной сумме, которая была снята со счета, а тот в свою очередь незамедлительно известил нас. Он беспокоился о деньгах, но теперь их уже, наверное, никто и никогда не отыщет.

Пока мы обыскивали колвильский дом Ромстеда в надежде обнаружить хоть какие-нибудь следы денег, — если он вдруг не успел заключить так называемую сделку, — мы попросили полицию Сан-Франциско проверить его квартиру в городе. Ни там, ни тут денег не оказалось, но зато мы нашли улики, которые подтвердили наше предположение, точнее, их обнаружили в Сан-Франциско. Все, что удалось отыскать в его доме, — это несколько тысяч гаванских сигар. Но квартира в Сан-Франциско окупила все усилия.

Осматривали ее очень тщательно. В стенном шкафу стоял пустой чемодан, в щелях которого застряла какая-то белая пыль. Полицейские извлекли ее и отправили на экспертизу. Это оказался героин, разбавленный молочным сахаром.

И вот к чему мы пришли. Все свидетельствует о том, что еще когда он ходил в море, то участвовал в контрабанде наркотиков, и до сих пор сохранил свои связи. Кто-то доставил ему партию товара, он снял деньги со счета, чтобы расплатиться, но перед тем как продать товар за чистый героин другой банде распространителей наркотиков, смешал зелье или его часть с лактозой в расчете на дополнительную прибыль. Прямо скажем, неплохой бизнес, пока не нарвешься на ушлых ребят. А он, видимо, нарвался, и его повязали, когда он вернулся к себе домой в Колвиль.

— Нет, — резко сказал Ромстед. — Я в это не верю. Может, отец и не был идеальным супругом и мало походил на ласковое ручное животное, но чтобы он торговал наркотиками — нет!

— Вряд ли вас можно считать главным свидетелем, — заметил Брубейкер. — Вы ведь признали, что ни черта не знали о том, где он находился или что делал.

— Это так, но я все равно не вижу у вас никаких доказательств. И кто сказал, что это его чемодан? Вам не хуже моего известно, что он пользовался этой квартирой не для уединенных занятий философией. Господи, да с его страстью к женскому полу, никак не меньше полдюжины девиц побывали в этой квартире! Некоторые вполне могли употреблять наркотики или водиться с дружками-наркоманами.

— И вы хотите, чтобы я поверил, что он держал сорок коробок сигар «Упманн» для какой-нибудь девицы? Потому что той не хотелось, чтобы ее мамочка узнала, что она курит?

Ромстед раздраженно отмахнулся:

— Сигары — это не героин.

— Нет, но это контрабанда.

— Только в Соединенных Штатах. Отец всегда их курил. И говорил, что табак не имеет отношения к политике.

Вынув изо рта сигару, Брубейкер посмотрел на нее.