Человек наизнанку

— И все-таки меня это удивляет, — пробормотала Камилла, положив подбородок на колени.

Лоуренс потрепал ее по волосам.

— Но есть один человек, которого это вовсе не удивляет, — насмешливо произнес он.

Камилла внимательно посмотрела на него. Уже совсем стемнело, и она не могла как следует рассмотреть его лицо. Она ждала. В темноте Лоуренс вынужден был говорить больше, поскольку его жесты были никому не видны. Камилле казалось, что ночью Лоуренс словно ускользает от нее.

— Есть один человек, который не верит в это, — продолжал канадец.

— Во что, в охоту?

— В зверя.

Снова повисло молчание.

— Не понимаю, — сказала Камилла: невольно подражая собеседнику, она иногда из экономии опускала начало фразы.

— Тот, кто считает, что никакого зверя нет, — произнес Лоуренс, подчеркивая каждое слово. — Никакого зверя нет. Мне это сказали, попросив особо не болтать.

— Ну ладно, — протянула Камилла, — и во что же этот человек верит? В то, что все это нам приснилось?

— Нет.

— Что это галлюцинация? Массовый психоз?

— Нет. Он верит, что никакого зверя нет.

— А в то, что в округе полно дохлых овец, он тоже не верит?

— В это он, конечно, верит. А в зверя — нет.

Камилла недоуменно пожала плечами:

— И во что же он тогда верит?

— Он верит в то, что это человек.

Камилла выпрямилась, тряхнула головой.

— Человек? Душит овец? А как же следы зубов?

Лоуренс поморщился: Камилла не увидела, но почувствовала это.

— Тот человек считает, это оборотень.

Снова воцарилось молчание, потом Камилла положила руку на плечо канадца.

— Оборотень? — переспросила она, инстинктивно понизив голос, словно это слово нельзя было произносить громко, потому что оно могло навредить. — Оборотень? Ты хочешь сказать, сумасшедший?

— Нет, оборотень. Тот человек считает, что это настоящий оборотень.

Камилла внимательно всматривалась в лицо Лоуренса, желая понять, не издевается ли он над ней. Но канадец выглядел совершенно невозмутимым.

— Ты хочешь сказать, что имеешь в виду тех, с кем ночью происходят превращения: у них вырастают когти, клыки, тело покрывается шерстью, да? Ты говоришь о тех, кто после этого сразу мчится жрать кого ни попадя, а на рассвете прячет шерсть под пиджаком и идет на работу?

— Именно так, — серьезно произнес Лоуренс. — Я говорю об оборотне.

— И у нас тут якобы завелся оборотень?

— Да.

— И он еще зимой начал убивать овец?

— По крайней мере, убил десятка два за последнее время.

— А ты-то сам в это веришь? — с сомнением спросила Камилла.

Лоуренс пожал плечами, чуть заметно усмехнулся:

— God. Конечно, нет.

Камилла встала, улыбнулась, взмахнула руками, словно желая разогнать тьму.

— И кто же тот чокнутый, который тебе это сказал?

— Сюзанна Рослен.

Потеряв дар речи, Камилла не отрываясь смотрела на канадца, по-прежнему невозмутимо сидевшего на ступеньке со шлемом в руке.

— Лоуренс, это правда?

— Правда. В тот вечер, когда ты чинила что-то в туалете. Она сказала, что это оборотень, чертов придурок, заливший кровью целый район. Поэтому у него зубы не такие, как у нормальных волков.

— Это Сюзанна сказала? Ты действительно имеешь в виду Сюзанну?

— Да. Толстуху.

Камилла, вконец раздавленная, замерла, безвольно свесив руки.

— Она сказала, — продолжал Лоуренс, — что этого чертова оборотня… — он на секунду замолчал, подбирая слово, — разбудили волки, вернувшиеся сюда, и что теперь он прикрывается ими, чтобы скрыть свои преступления.

— Но Сюзанна же не сумасшедшая, — пробормотала Камилла.

— Ты сама знаешь, она совершенно чокнутая.

Камилла не ответила.

— Ты ведь сама это знаешь, — снова заговорил Лоуренс. — Я тебе еще не все сказал, — добавил он.

— Может, зайдем в дом? — попросила Камилла. — Я замерзла, совсем замерзла.

Лоуренс посмотрел на нее и рывком поднялся на ноги, словно только что заметил, как неприятны Камилле его слова. Девушка любила толстуху. Лоуренс обнял ее, погладил по спине. Ему доводилось слышать столько нудных историй о старухах, обернувшихся медведицами-гризли, о медведицах, превратившихся в снежных куропаток, о куропатках, в которых вселились неприкаянные человеческие души, что все эти басни до смерти ему наскучили. Человек всегда враждовал с дикой природой. А здесь, в крохотной Франции, люди и вовсе от нее отвыкли. Да к тому же Камилла так любит толстуху.

— Пойдем в дом, — тихонько сказал он, зарывшись лицом в ее волосы.

Камилла не стала зажигать свет, чтобы не пришлось снова вытягивать из Лоуренса каждое слово. Взошла луна, и все было видно. Камилла забралась с ногами в старое плетеное кресло, обхватила руками колени. Лоуренс открыл банку винограда в водке, положил десяток ягод в чашку, подал Камилле. Нацедил себе немного водки.

— Может, напьемся? — предложил он.

— Этой банки нам не хватит.

Камилла съела ягоды, бросила косточки на дно чашки. Она могла бы выплюнуть их в камин, но Лоуренс был против того, чтобы женщина плевалась косточками в камин, ведь она должна быть выше мужчин с их грубыми манерами и привычкой постоянно плеваться.

— Поверь, меня огорчает эта история, — проговорил он.

— Наверное, Сюзанна начиталась африканских сказок, — устало предположила Камилла.

— Все может быть.