Человек находит себя (первое издание)

— Порядок в цехе — это беспрекословное исполнение моих указаний! — резко ответил Костылев. — Я начальник цеха!

— А я тебя подметалой и не назвал, кажись? А раз начальник, ты такие указания давай, чтобы по ходу дела ложились, а не впоперек.

Внутри у Костылева все кипело. Хотелось нашуметь, гаркнуть что есть силы, сделать по-своему, но он почему-то стоял, не шевелясь, расставив ноги и злобно уставившись в заросшее лицо Шадрина. Костылев поджал губы, и теперь и без того тонкий прямой рот его походил на прорезанную ножом щель. Казалось, Костылев окаменел. Таня стояла здесь же и ждала, что начальник цеха выкинет какой-нибудь номер. Однако, к ее удивлению, Костылев, бросив только короткое и сухое: «Поговорим у директора!», круто повернулся и вышел.

Таня ждала вызова к Токареву, но никто ее не беспокоил. Она даже на несколько дней перестала думать о Костылеве; тот уехал по каким-то своим делам в Новогорск. За это время Таня узнала еще одну новость, которая вызвала в душе бурю негодования.

Поручая Новикову глубокую фрезеровку сложных деталей, она сказала ему:

— Только поставьте вместо этой костылевскую фрезу, чтобы сколов поменьше было.

И вдруг Таня увидела у Ильи такое лицо и такую опаляющую ненависть в глазах, какой не видела никогда. Она невольно приняла это на свой счет и растерялась.

— Что с вами, Илюша? — впервые назвав его по имени, спросила она.

Он ничего не ответил, и все сразу погасло. Только — Таня приметила это — всю смену после работал Новиков с каким-то невиданным ожесточением. После смены он подошел к Тане и попросил разрешения сказать ей наедине только два слова. Они зашли в цеховую конторку, и Илья угрюмо и виновато проговорил:

— Вы меня извините…

— В чем? — удивилась Таня.

— Давеча я… утром… помните?.. Только не от вас это.

— Да что вы, — успокоила она, — я просто испугалась, подумала: обидела чем-нибудь.

— Вы? Обидели? Товарищ мастер… Татьяна Григорьевна! Да вы для меня такое… такое!.. Разве ж я когда про это забуду!

Он стоял перед ней, молодой, рослый, широкоплечий парень, и по смуглым скуластым щекам его бежали светлые слезы. Полные губы по-детски вздрагивали.

— Успокойтесь, Илюша, — ласково уговаривала Таня, — успокойтесь! Будем работать, и все пойдет хорошо. Не надо волноваться…

Илья вытер ладонью щеки и проглотил стоявший в горле комок.

— Я вам все объясню, — глухо проговорил он, — чтоб не думали про то, давешнее… будто на вас…

И Новиков рассказал Тане горестную историю изобретения фрезы.

— Разве ж не радостно было мне, — заканчивал он свою повесть. — Додумался, ждал: подхватят, сделаем, польза будет вот какая! От меня, от Ильюхи Новикова, карманника бывшего, блатного. Знаете, какая радость это? А мое-то… душевное… эти… вдвоем со Шпульниковым… сапогом по земле растерли! С кровью мое из меня выдрали!.. Костылеву почет, а Новиков Ильюха, как отброс! — Илья замолчал и недолго о чем-то думал, потом проговорил: — Я вам потому все сказал, что, знаю, поверите. Только все и дело-то в том, что доказать мне нечем.

Сообщение это потрясло Таню. Она не переставала о нем думать. Но сделать что-нибудь для Ильи было невозможно. Чем могла бы она доказать его авторство, даже если бы взялась помогать? Доказательств не было! Тем не менее осведомленность ее в этом грязном костылевском дельце вскоре очень помогла и ей, и самому Новикову.

6

Смена работала с пяти вечера. Таня, задержавшись в расчетной части, пошла в цех всего за десять минут до гудка. Навстречу ей почти бежал по двору Новиков.

— Татьяна Григорьевна, что же это опять? — тяжело дыша от волнения, заговорил он и протянул Тане записку.

— Что это? — Таня развернула и прочла. — Кто вам дал записку?

— Федотова… она там у станка, у фрезера моего. На смену пришла.

— Спокойно, Илюша, и пойдемте со мной, — сказала Таня, направляясь к цеху и стараясь подавить неудержимо поднимавшееся раздражение. В записке было всего несколько слов: «Тов. Новиков, выйдете в ночь к Шпульникову. За вас у Озерцовой будет работать Федотова». Внизу стояла подпись Костылева. «Совсем уж не стесняясь через мою голову орудует!» — подумала Таня.

В цехе она сказала Федотовой, что произошло недоразумение, что Новиков остается в смене, а ей придется выходить на прежнюю работу, и извинилась.

— Это вы подумайте только, а! — всплеснула руками женщина. — Ну только бы измываться ему над людьми! Только бы измываться! Ну на что с места меня сдернул? Сам ведь пришел, написал записку и велел выходить. Я и ребенка на вечер с трудом пристроила. Кабы зараньше знать, а то ведь в три часа пришел и всё, выходи давай! Вот измыватель-то на мою голову! Нет, знать-то нажалуюсь я в профсоюз! — закончила она и, достав из шкафика сумку с припасенной на ужин едой, ушла.

— Работайте, — сказала Таня Илье, — и можете не волноваться, никуда я вас не отпущу.

Костылев налетел неожиданно. Встретив Федотову на улице, он узнал, что ее отпустила Озерцова. Различив негодующие нотки в голосе женщины, он сразу кинулся на фабрику.