Человек находит себя (первое издание)

Один за другим вздрогнули электромоторы. Станок ожил, загудел довольным, почти человеческим голосом… Рядышком выбежали первые две детали-двойняшки. Таня проверила размеры, убавила стружку с левой стороны. Подкручивая маховичок, она наклонилась, и что-то блестящее выскользнуло из кармана ее халатика на пол.

— Табачок обронили, Татьяна Григорьевна, — шутливым тоном сказал главный инженер. Подобрав, он протянул ей старенькую табакерку.

Таня почему-то сконфузилась. «Наверно, считает глупой девчонкой…» — подумала она, взяла табакерку и сказала, как бы оправдываясь:

— Подарок это… В войну еще танкист один подарил… на память. Случайно в кармане оставила…

Лицо у главного инженера сразу стало серьезным, и Таня успокоилась. От этого стало еще радостнее. Она отрегулировала станок. Вторая пара деталей вышла совершенно точной, за нею третья… четвертая.

Когда главный инженер придирчиво осмотрел последнюю из пробных и произнес короткое и решающее: «С победой вас, Татьяна Григорьевна!», — у Тани подкосились ноги от счастья. Лицо ее вдруг сделалось серым. Она покачнулась. Переутомление брало свое.

Уже начиналась первая смена. Собирались рабочие, пришли Авдей Петрович, Настя. Таня забеспокоилась: ведь это ее смена, нужно начинать работу. Но усталость не дает шевельнуть рукой, как будто все силы отняла неожиданная радость, так похожая на ту, давнюю… от музыки…

Федя попросил у главного инженера разрешения стать к станку вместо Озерцовой: «Пусть отдыхает до обеда!» Ему позволили. Таню увели наверх в пустой красный уголок и уложили отдыхать.

Вьюга утихала. За окном разгорался рассвет. Внизу, в цехе, пели станки. К ним присоединился радостный, праздничный голос еще одного.

А наверху, на клеенчатом диване, забыв про все и положив под голову руки со свежими мозолями на ладонях, спала признанная строгальщица пятого разряда, настоящий рабочий человек — Татьяна Григорьевна Озерцова.

…В дверь постучали. Таня вздрогнула, убрала табуретку. Она зажгла свет и отворила дверь. Перед нею стояла Варвара Степановна.

— Танечка, самовар поспел. Вы бы попили чайку с нами, — сказала она. — Нельзя ж так. Утром голодная уходите, так хоть на ночь-то…

— Устала я, Варвара Степановна, миленькая. Вы не сердитесь, — осторожно перебила ее Таня.

Она снова погасила свет. Легла… И сон опять не приходил. А дождь все шумел, шумел…

ГЛАВА ПЯТАЯ

1

Никакого улучшения в работе Таниной смены не наступало.

— Долго я эту лапшу строгать буду, товарищ мастер? — возмущался строгальщик Шадрин. — На копейку разного! Почему у Костылева в смене так не бывало? Поймите, сегодня на одних перестройках я три часа убил напрочь! Вам хорошо, а моих шестерых пацанов кто кормить будет?

Насупленные брови Шадрина, сердитые складки на недовольном, поросшем черной щетиной лице, басистый голос — все действовало на Таню угнетающе. Понурив голову, она шла к другому станку, заранее зная, что и там ее встретит недовольство. А Шадрин резкими движениями очень раздраженного человека снова принимался за перестройку станка.

Тане стыдно было смотреть людям в глаза. Проходя мимо карусельного фрезера, на котором работал Алексей, она отворачивалась, боялась: вдруг заметит, что она расстроена.

«Неужели я все-таки провалюсь с этой работой? — думала Таня, уходя вечером с фабрики. — Что делать? Кричать о помощи? Стыдно… Сама еще рук по-настоящему не приложила…»

Возле самого дома ее нагнал Алексей.

— Тяжело подается дело, Татьяна Григорьевна? — сочувственно проговорил он, поравнявшись с Таней. В ответ она только кивнула головой.

— Я посоветовать вам хотел, — продолжал Алексей, — людей соберите. Ну; вроде сменного собрания, что ли… По душам-то вы с народом ни разу не беседовали. А толк будет, вот увидите.

Таня задумалась: «Пожалуй, Алексей прав. Надо поговорить».

На завтра, за полчаса до конца смены, она, обойдя все рабочие места, объявила, что в цеховой конторке будет собрание. Но после гудка люди, хмурые, недовольные, начали расходиться.

— Куда же вы, товарищи? — заволновалась Таня, уже во дворе догоняя Шадрина и девушек-сверловщиц. — Куда же вы? Ведь мы договорились собраться!

— Разбегаться впору, товарищ Озерцова, — угрюмо заявил Шадрин, останавливаясь.

Девушки тоже остановились и ждали. Тане показалось, что во взгляде Шадрина она увидела нечто более страшное, нежели досада или сожаление: «Не будет из тебя толку», — как бы говорил он.

Опустив голову, Таня медленно пошла в цех. В конторке сидел единственный человек, Алексей Соловьев. Он сказал с участием:

— Вот, значит, так, Татьяна Григорьевна… Разошлись все до единого, ясен вопрос?