Человек напротив

Тупо глядя в стену, Листровой закурил. На пенсию, пора на пенсию… Хватит. Это сумасшедший дом. Может, для кого-то это все просто: взглянет орлиным взглядом – и факты выстроятся в единый ряд, кончиком указывающий на суть дела. А я, ребята, пас.

Ну, предположим, что не было там никакого изнасилования, а была, так сказать, дефлорация к обоюдному удовольствию. И не за минуту до прихода ребят, а за полчаса. И замечательный человек Симагин, оставив девочку лежать на полу в сладостной прострации и упиваться своим новообретенным женским счастьем – в каковом положении ее и нашли, действительно успел принять душ… Ага, ну да. И только заслышав звонок в дверь, зачем-то решил подружку зарезать и инсценировать изнасилование. Видимо, чтобы строгая мама ее не ругала за излишнюю уступчивость. Все, кранты. Ничего не понимаю. И писателя-то кто зарезал?!

Относительно прежней симагинской работы покамест никакой информации ребята наскрести не успели, но это уже как-то и не взволновало Листрового. Ну что за разница, как называлась, скажем, тема его кандидатской и сколько раз он уклонялся от поездок на картошку? Ну, работал такой восемь лет назад, ну, пусть даже пять; ну, проявлял себя как способный работник и активный общественник… Провались пропадом.

Все произошедшее вчера – физически невозможно! Только по отдельности. Но не разом, не вместе. Листровой надавил кнопку звонка. И, когда вошел дежурный, с каменным лицом процедил:

– Давайте ко мне этого Симагина.

Дежурный нерешительно потоптался, а потом, пряча глаза, пробормотал:

– Да он, знаете…

– Ничего! – заорал Листровой, в бешенстве приподнявшись со стула. – Доковыляет!!

К тому моменту, как доставили подозреваемого, он выкурил еще пару папирос и немного успокоился. Перестал пытаться строить предположения, которые вывинчивались из извилин одно уродливее другого. Рефлекс, просто рефлекс – пытаться выстраивать факты в непротиворечивую картину. Но тут сей рефлекс мог довести до психушки. Ничего, успокаивал он себя, вот поговорю сейчас с этим уникумом – может, и прояснится что-то, А может, осенит.

Ввели Симагина, и Листровой подумал: да. Основательно же он оказывал, так сказать, сопротивление. Почему-то стало тошно. Еще он подумал: на Зевеса, которого дожидается женщина Ася, этот шибздик никак не тянет. Хотя кто их разберет, этих малахольных баб с идеалами… И еще он понял сразу, что имел в виду вахтер, когда сказал, что у него – глаза. Да, это трудно описать словами, особенно если словарный запас – вохровский; надо быть поэтом, что ли… Глаз-то почти не видать, все заплыло раздутым лиловым, а – глаза.

Убивайте меня, кроите на ветчину – не насиловал он и не резал никого. На пенсию меня, ради Христа.

До пенсии еще трубить и трубить…

Деньги-то где брать, если в отставку?

Опять домой не приду вовремя.

– Присаживайтесь, Андрей Андреевич, – напряженно и негромко сказал Листровой.

Широко расставляя ноги, будто в промежности у него болталось нечто размерами по крайней мере с чайник, подозреваемый подошел к стулу и осторожно, затрудненно сел напротив Листрового.

– Хотите закурить?

Симагин молчал.

Значит, в молчанку играть собрался. Ну-ну…

– Я разговаривал с вашей подругой час назад. Она сказала, вы ей звонили ночью.

Симагин разлепил бурые ошметки губ. Корка на нижней губе сразу треснула, проступила кровь.

– Раз вы так говорите, значит, так и было, – не очень внятно, но, по крайней мере, явно стараясь, чтобы получилось внятно, произнес он.

Что-то этот ответ смутно напомнил Листровому. Он даже головой затряс – но не вытряс ничего, кроме дополнительного раздражения. Слишком глубоко утонуло то, что он тщился вспомнить, под ссохшейся слоенкой обыденных, деловитых, суетливых мыслей и впечатлений. Из институтского курса, нет? Какой-то знаменитый судебный прецедент… Вроде вот так же вот кто-то кого-то допрашивает, а тот тоже – либо молчит в тряпочку, либо: как ты сам сказал, так и есть… Нет, не вспомнить. Черт с ним.

– Откуда вы ей звонили, в таком случае?

Молчание.

– Не могли бы вы рассказать, что произошло вчера вечером на квартире, где вы были задержаны?

Подозреваемый молчал и смотрел щелками глаз Листровому прямо в глаза. Листровой попытался выдержать взгляд, но не смог.

– Так, – сказал он, старательно суровея голосом. – Когда вы в последний раз видели Валерия Вербицкого?

Симагин молчал.

Листровой вскинул глаза и тут же опустил, снова напоровшись на взгляд Симагина.

– Послушайте, – сдерживаясь, заговорил Листровой. – Я не уверен в вашей виновности, несмотря на очевидность многих улик. Но только вы можете прояснить ситуацию и мне помочь. В каких отношениях вы были с потерпевшей?

Симагин молчал. Листровой снова начал закипать всерьез.

– Откуда у вас этот бандитский нож? Кто его дал вам?

Молчание

– В котором часу, – вот уж неожиданно выскочил классический оборот, навеянный на Листрового женщиной Асей, – вы пришли к вашей ученице?

Симагин молчал. Увесистая капля крови скатилась наконец с его губы, прочертила подбородок и повисла, не в силах оторваться. Стала подсыхать. Симагин даже не пытался ее стереть.