— Я вам вот что скажу. В науке гораздо больше, чем в других областях, порядочных людей. Конечно, и здесь — читайте книгу Симона Шноля «Герои и злодеи русской науки» — есть свои праведники и свои злодеи (один Лысенко чего стоит!). Но по природе своей — как поиск истины — сама наука предполагает высокую нравственную планку, делает человека более бескорыстным, готовым жизнь положить на поиск, положительный исход которого ему никто не гарантирует, ибо сам человек — мечтатель, он увлечен своим делом. Заплатите ему меньше, он все равно будет им заниматься. Конечно, до определенных пределов.
— Да, уедет. Но как раз для того, чтобы заниматься своим делом, а не идти торговать. Обеспечьте его всем необходимым на родине — так и не уедет! Все-таки в научном сообществе, вне зависимости от академических карьер, чинов и наград, люди хорошо знают цену друг другу именно по гамбургскому счету. И даже тот, кто получает эти знаки отличия без достаточного основания, кожей чувствует: он на самом деле ничто, пустое место в науке.
А самое главное — ученый живет впереди нас. В его распоряжении наш завтрашний день. Он в нем уже работает. И когда приезжает вечером домой из своей лаборатории, он при этом возвращается из завтра в сегодня, во вчера даже, а может быть, и в позавчера. Но он-то знает, что прокладывает путь туда, в завтра, нам всем. Поэтому наука во многом очищает, облагораживает человека, делает его терпимым, толерантным, милосердным к людям и к миру.
—
— В Русском музее репинский портрет композитора Глазунова. А в Эрмитаже, конечно, «Возвращение блудного сына».
Губернатор В. И. Матвиенко на совещании в ответ на мое выступление, где я упрекал правительство города за отсутствие идеологии, за то, что оно живет, «под собою не чуя страны», сказала: «Недавно в Уфе на Совете Союза я говорила, что вот у нас Гранин всегда был в оппозиции, выступал против политики властей, сейчас он молчит, потому что нет у нас ни идеологии, ни политики».
Во времена советской власти нашей бедой было качество. Товаров, машин, одежды и т. п. Низкое, вне конкуренции. Гнались за количеством. Перевыполняли план. Все попытки поднять качество ни к чему не приводили. Ибо качество — дитя конкуренции. А ее не хватало.
Ныне, когда мы вышли на рыночные отношения, оказалось, что проблема качества и на новом высшем уровне существует. Это проблема качества жизни. Мы потребляем жизнь низкого качества и производим жизнь низкого качества. Тоже — больше, быстрее, выше, и тому подобные показатели захватили все поле потребления. Летать самолетами быстрее, поезд — скорость все больше, экран телевизора тоже все больше, память компьютера, быстродействие — все больше, больше. Полет из Москвы до Владивостока — 12 часов, нет, уже 10, уже 9… И что? Путешествие стало только поездкой, лишились пейзажа, мелькание пространства, расписание, а ведь было событие.
Мобильник с его эсэмэсками лишил письмо ранга события, получаешь мгновенно, без марок, конвертов, дистиллированный текст. Да — быстрее, да — надежнее, но будничней, поездка в Москву событие заурядное. Удобно, и в то же время жизнь беднеет. Прогресс экономит и время и эмоции. Меньше красок, меньше чувств и переживаний, меньше чести, меньше гнева, доброты, меньше поэзии. Ценится доход. Он определяет качество жизни. Безопасность — это толщина железной двери. Практичность не значит прогресс. Ум трудится больше, а душа? Пожалуй, все меньше.
Прогресс разрушает природу, и мы с этим примирились, мы все время заключаем с ней сделки. Больше удобств за счет экологии.
Австрийский городок Райдинг, где 800 жителей, празднует 200-летие Ференца Листа в своем концертном зале на 600 человек, а в деревушке Хоейхаус, 500 жителей, соорудили оперный зал на 800 человек. И все это не пустует.
На производство ВВП, эквивалентного 1000 долларам США в ценах 2000 года, Япония расходует энергии в 16,6 раза меньше России.
XVII век, эпитафия: