Человек не сдается

Деревня осталась позади. Справа и слева к дороге подступал лес. В лесу снег вытоптан, местами чернели закопченные воронки. Петр осматривался. Скоро лес должен кончиться, а там, как ему рассказывали, находится дачный поселок, в котором разместился штаб дивизии.

Чуть в стороне от дороги, за мелким сосняком, заметны неясные очертания каких-то машин. Это совсем рядом. Вдруг там раздался невероятной силы грохот, сверкнули столбы огня, взметнулись облака снега. От неожиданности шофер выпустил из рук руль, и грузовик рванулся в кювет. Петр выскочил из кабины и плюхнулся в снег. Когда грохот утих, послышался плачущий голос шофера:

- Черти окаянные! Не могут маяка выставить, чтоб предупреждал...

- Что случилось? Что это? - недоумевал Маринин, оправившись от испуга.

- "Катюши", будь они неладны! - стонал шофер.

Петр, сконфуженный, отряхнулся от снега и только теперь толком разглядел длинную шеренгу машин с какими-то рельсами над кабинами. Вот они какие, "катюши"!..

Грузовик со снарядами безнадежно застрял в кювете. Петр зашел на огневые позиции "катюш", попросил, чтоб помогли вытащить машину, а сам, захватив сидор - вещевой мешок, пошел вперед. Нужно было спешить, ведь и так опоздал.

И вот он - дачный поселок, в котором разместился штаб. Разыскал домик политотдела. Но застал там одного писаря - незнакомого Маринину солдата в очках. Писарь сказал, что все политотдельцы в полках, а полковой комиссар Маслюков вот-вот должен приехать. Когда писарь узнал, что Маринин прибыл из резерва "для назначения на вакантную должность по усмотрению командования дивизии", то посоветовал, не теряя времени, идти в четвертую часть штаба и предъявить там предписание, чтобы "стать на довольствие".

Очень пожалел Петр, что послушался совета писаря. Начальником четвертой части оказался Емельянов. Тот самый капитан Емельянов, который под деревней Боровая в конце июня срывал с себя знаки различия командира Красной Армии. Только теперь он уже стал майором. Как ни странно, встретил майор Емельянов младшего политрука Маринина на первый взгляд радушно. Выслушал рапорт, посмотрел предписание и усадил на табурет перед своим столом.

- Что же мы будем делать? - озабоченно спросил Емельянов, потирая пальцами высокий лоб.

Петр уловил фальшь в голосе майора и напряженно смотрел в его увертливые глаза - холодные, бесстрастные и действительно встревоженные. Отведя взгляд в сторону, Емельянов забарабанил пальцами по столу.

- Понимаете, какая петрушка... Использовать вас нет сейчас никакой возможности...

Петр молча смотрел в красивое, уже без бакенбард, как было в июне, лицо Емельянова. Красивые, полные, четко очерченные губы под смоляного цвета усиками. Но какими-то деревянными были эти губы. Кажется, все детали точеного лица Емельянова жили самостоятельно. Глаза его не подтверждали того, что он говорил. Усмешка, в которой вытягивались губы, не передавалась глазам. Вроде кто-то другой выглядывал сквозь глазные щели из этого человека.

- Я политработник, - наконец заговорил и Маринин. - Нет места в газете, пойду в роту...

- Да не в этом дело. - Емельянов от огорчения сморщил лицо. Понимаете... вы были в окружении, вышли оттуда без удостоверения личности. И непонятно, как еще уцелел партбилет...

- Это что, недоверие? - холодно спросил Петр, еще более насторожившись.

Емельянов передернул плечами, помедлил, всем своим видом подтверждая, что Маринин понял его правильно. Потом сказал:

- Давайте не будем усложнять этот вопрос. Я вам советую возвратиться в резерв политотдела армии, а там решат, где вас лучше использовать.

- В резерве мне делать нечего... А во-вторых, я зашел к вам только для того, чтобы включили меня в строевую записку. А где служить буду начальник политотдела решит...

- Зря, зря вы горячитесь, - миролюбиво ответил Емельянов. - Я ведь тоже здесь что-то да значу... И боюсь, что все-таки вам придется...

- Вам нечего за меня бояться! - вскипел вдруг Маринин. И, гневно глядя в глаза Емельянову, уже не владея собой, со слезами в голосе твердо выговорил: - Я никогда в бою не трусил, никогда не снимал с себя формы, в которую меня одела Родина, не бросал с этой формой документов, как это делали некоторые военные за Минском...

Ни Емельянов, ни Маринин не видели, что в полуоткрытых дверях стояли Маслюков и Рябов, прислушиваясь к их разговору.

- Встать! - заорал на Маринина побагровевший Емельянов. - Что это за дурацкие намеки?!

Маринин медленно поднялся, принял стойку "смирно" и, овладев собой, уже спокойно смотрел на майора.

И тут Емельянов заметил начальство. После короткого замешательства он выскочил из-за стола, попытался доложить Рябову:

- Товарищ генерал-майор...

Рябов махнул на него рукой, заставив умолкнуть, а Маслюков шагнул к Маринину, обнял за плечи.

- Наконец-то явился, бродяга!.. Ну, основательно подремонтировали тебя? - рокотал бас начальника политотдела.

- Здравствуйте, товарищ полковой комиссар! - обрадовался и смутился Петр. - Стою, как видите, крепко.