Человек-недоразумение

Продуктов едва хватило на пару недель, и в следующий раз пришлось собирать экспедицию подальше — в рабочий посёлок, находившийся совсем уж на приличном расстоянии от нас, километрах в пятидесяти. Благоразумно я в поход не пошёл, доверив осуществление этой миссии верному сектанту Грише Малову и выделив ему в помощники пятерых мужиков. Они отсутствовали четыре дня, вернулись измотанные, злые и не в полном составе. При ночном переходе по лесной заснеженной дороге они потеряли одного из команды, некоего Сергея Коробко, бывшего учителя физики, примкнувшего к моей секте после развода с женой и увольнения из ненавистной школы. Самым досадным во всём этом оказалось то, что потерялся он с целым рюкзаком продуктов. Времени на поиски у Малова со товарищи не было, самим бы выжить в ночной метели, так что мужики лишь покричали физика-бедолагу по имени, а затем, плюнув, продолжили путь. Это было правильным решением.

После такого геморроя с доставкой самого необходимого мы поняли, что ни хрена не подготовились к зимовке. Нам остро требовался транспорт. Причём о легковом автомобиле речь не шла, по местным сугробам, целиком заметавшим избы, на нём всё равно было не проехать. Нужна была лошадь с телегой, хотя, признаться, и она едва бы справилась с такими препятствиями. В общем, самую тяжёлую, унылую и отчаянную первую зиму нам так и пришлось делать вылазки по окрестным, ой каким неблизким, населённым пунктам, доставляя на своём горбу продукты, лекарства (их тоже стало резко не хватать), а порой и одежду, проявившую вдруг тенденцию к стремительному превращению в рванину. В вылазках этих исчезли ещё двое мужиков — то ли потерялись, то ли просто-напросто сбежали, что выглядело даже более вероятным, — меня сей факт сильно огорчил, я громко и эмоционально матерился, то ли кляня их нерадивых попутчиков, не сумевших (или не захотевших) присмотреть за своими товарищами, то ли сами обстоятельства, приносившие нам лишь потери личного состава и возраставшее с этим уныние и брожение.

Кроме всего прочего, в ту первую зиму умерли две женщины: одна пожилая, почти старуха, все звали её тётей Наташей, а вторая совсем девчонка, Лира Насыбуллина, миловидная такая акушерка-неудачница, с которой я грешным делом предавался порой телесным утехам. Тётя Наташа свалилась на землю с лестницы, неизвестно с какого хрена попытавшись забраться по ней на пустые сушила на заднем дворе дома. Свалилась вроде бы удачно, по крайней мере, ничего не сломав и продолжив обычный распорядок жизни, но через неделю вдруг окочурилась. От чего же умерла Лира, никто из нас так и не понял: однажды утром она не встала со своей постели и лишь пустыми глазницами со странной усмешкой взирала в потолок. Её мне было жалко.

В общем, ту первую зиму, неопытные и наивные, мы преодолели с превеликим трудом. Спасла нас ранняя весна — к середине марта снег полностью сошёл, установились солнечные дни, и мы, хмурые, пожелтевшие и посиневшие, обозлённые и почти отчаявшиеся, несмотря на мои ежедневные лекции (надо признать, несколько потерявшие свою былую зажигательность), наконец-то заулыбались и открыли снизошедшему к нам миру света и радости понурые лица. Бедному в одной из продуктовых вылазок удалось договориться о покупке трактора — старого, заржавевшего, но пребывавшего ещё на ходу. Покупка эта заметно упростила нам снабжение, теперь хватало нескольких часов, чтобы съездить за продуктами и прочим скарбом. Мы активно (я ничуть не отставал от собратьев) занялись ремонтом, огородами, приведением мыслей и чувств в порядок, в общем, той более-менее насыщенной благими делами жизнью, которой и жаждали. Тем не менее трое из нас — две женщины и мужчина (которых терять было особенно досадно, так как сразу уменьшалась действенная рабочая сила) — по весне дали от нас дёру. Я взбесился от подобной дерзости, снарядил за беглецами погоню, и одну из беглянок, бывшую работницу паспортного стола Тамару Еремееву, нам удалось настигнуть. В качестве наказания, чтобы другим неповадно было, я устроил над ней акт публичной порки и от души высек её, обнажённую, привязанную к столбу, наскоро сотворённой, а оттого чрезвычайно неэффективной плетью.

— Каюсь, Владимир Николаич! — вопила она сквозь рыдания. — Слаба оказалась.

— Я придам тебе сил! — цедил я сквозь зубы, опуская на её спину и ягодицы непослушную плеть.

Действо это усилило разного рода шептания за моей спиной, но дисциплину укрепило. Еремеева продолжила жить и работать в скиту.