Человек неведомый: Толтекский путь усиления осознания

Требуется особое усилие осознания, чтобы разобраться, как именно это произошло. А произошло приблизительно следующее: когда в вашей психике впервые повеяло холодком страха, вы решили удостовериться, есть ли для него причина. Ясной (идентифицированной) причины не нашлось, поскольку то, что вы делаете в момент неделания, вообще находится за пределами описания мира. Тогда некая заботливая часть вас решила повторить проверку. Холодок смерти усилился, но ясной причины для него по-прежнему нет. И дальше ваше бессознательное стало лихорадочно сканировать пространство, обращаясь то к неясным опасениям, то к самому себе. Страх достиг критической точки, когда ваше внимание оказалось не в состоянии поддерживать "режим неделания". И вы возвращаетесь в исходную позицию.

Что же включило само индульгирование? Почему вдруг психика стала проверять и перепроверять саму себя до изнеможения, продлевая, таким образом, неприятные и истощающие переживания? Помните, что чуть выше я назвал жалость к себе "системой раннего предупреждения"? Это оно и есть.

Индульгирование может быть не только "фиксирующим", но и разрушающим — нет, не режим восприятия. Оно может разрушать здоровье, энергетический тонус. Оно может наносить колоссальный вред, хотя изначальная задача этого процесса — самосохранение индивида.

И практически во всех случаях за началом процесса потакания себе стоит жалость и первая ее личина — лень. Через индульгирование мы фиксируем свое восприятие, закрепляем чувства и эмоции, способствует бесконечному повторению поведенческих программ. После того, как все эти в общем полезные действия совершены, мы погружаемся в трясину истощающего индульгирования — причем истощающее индульгирование у взрослого человека отнимает куда больше времени.

Целая область человеческих действий оказывается продуктом именно этого вида индульгирования. Например, мы постоянно жаждем подтверждения сигнала "Ты любим" или "Ты добрый", или "Ты умный" и т. д. и т. п. Человек вновь и вновь отправляется туда, где он может получить этот сигнал, где он может сыграть некую подходящую роль.

Странно, но очень часто на таком индульгировании держится имитация дружбы. Подобно заводной игрушке, мы отправляемся в компанию, где уже наготове два-три разинутых рта "Какой ты умный!", "Какой ты оригинальный!", "Какой ты талантливый!" Точно так же, на автоматическом "заводе", мы уносим ноги от людей, которые говорят "Ты должен измениться!", "Ты плохо и мало работаешь!", "Ты не реализовал себя". Обычный человек не может это слушать. Он гневается и уходит в придуманное убежище. А потом (о, индульгирование!) он начинает мысленно отвечать неприятным собеседникам, доказывать свою безусловную правоту, приводить оправдания и аргументы. Он впадает в состояние мрачной обиды на весь свет и доводит себя до такой степени угнетенности, что погружается в подлинную депрессию.

Бывают настолько чрезмерные случаи, что даже спустя месяц индульгирующий субъект не может выйти из мрачного настроения. Его осознание максимально сужено, оно бесконечно повторяет "Меня обидели", "меня обидели", "меня обидели": Разумеется, обидели несправедливо. Для человеческого эго "справедливых" обид просто не бывает. Жалость к себе никогда не допустит, чтобы посягнули на основы чувства собственной важности. Ведь они — близнецы-братья, у них общая цель.

Жалость к себе, объединившись с индульгированием, никогда ни в чем не уверена до конца. ПОДТВЕРДИТЕ! — вот ее девиз. А затем еще раз подтвердите.

Поэтому обычный человек постоянно нуждается в помощи и утешении — физическом, моральном, психологическом, каком угодно. Мы постоянно стремимся опереться на чьи-то плечи. Родители, близкие, друзья — все должны гладить нас по головке и говорить: "Что бы там ни было, а ТЫ ЛУЧШЕ ВСЕХ!"

Когда-то Хуан Матус (как писал Карлос Кастанеда) сказал ученику жестокую и холодную фразу. Пока у вас сохранилась активная жалость к себе, она будет вас отталкивать: "Воин не нуждается в помощи и утешении. "

Принимать помощь и нуждаться в ней — разные вещи. Точно так же бывает необходимо принять утешение. Человек устроен так, что порой через утешение ближнего реализует собственную воображаемую ценность. Пока мы находимся в социуме, всегда найдутся люди, которые чувствуют настоятельную необходимость кого-то утешать. Если толтек культивирует противоестественную бесчувственность, он впадает в еще одну инверсионную разновидность жалости к себе. "Не смейте жалеть меня, не смейте утешать, — мысленно говорит он. — Я не нуждаюсь в вашем крохотном мирке. Вы не заманите меня своими притворными вздохами!" Но окружающие люди ни в чем не виноваты. Они так же порабощены социальным гипнозом и не умеют иначе выражать сочувствие. Они нуждаются в выражении сочувствия, чтобы думать о себе хорошо. Безупречный толтек принимает это спокойно и безропотно, если стремится трансформировать жалость к себе.