Человек неведомый: Толтекский путь усиления осознания

Вот как религиозное сознание пытается утешить человека перед лицом страха смерти: "Но Тот, Кто выше нас, не забывает нас. Бог возвращает нас к знанию о том, кто мы есть. Он не навязывает нам Своей воли. Он предлагает нам понять Свой замысел о мире. Понять, насколько мы в силах, насколько хватит нашей решимости. Убежать всегда в нашей власти, и это было и в мировой истории, и в жизни каждого из нас. Бог не насилует никого. Слово Его — Евангелие — переводится как Благая Весть. Поверив Ему, мы услышим только хорошие новости: Не жестоко ли со стороны Бога отнимать у нас жизнь? Вовсе нет, потому что если мы верим в Него, то верим и в возможность "оставления грехов и жизни вечной". Блаженный Августин писал: "Мы не боимся умирать, потому что имеем доброго Бога". Итак, мы умрем... и не умрем: Для христианина смерть — это не конец, а завершение какого-то этапа, рубеж, а для праведника — рождение в новую реальность." Более того, в христианских текстах, писаниях старцев и трактатах богословов мы можем найти рассуждения, что смерть всегда приходит в самый оптимальный момент жизни личности, что смерть — это окончательная реализация души на Земле, премудро посланная нам Всевышним для обретения потустороннего счастья." (С. Белорусов. Там же.)

Религия, во многом сосредоточенная на страхе смерти, пестующая этот страх как некий даже духовный стержень, находит множество рационализаций смерти, оправданий для нее. Можно сказать, религия и большинство духовных учений весьма последовательно выстраивают Миф о Смерти. Иногда этот миф состоит из череды тривиальностей, иногда — включает изящные и даже неожиданные идеи. Смерть, как утверждается, смиряет человека. А смирение ведет к осознанию потребности диалога с Богом — мысль довольно предвзятая в психологическом смысле и опирающаяся не на здравый смысл, а на конкретную метафизическую конструкцию. Оправдывается эта идея тем, что чувство смертности указывает на "бессилие человека спасти самого себя". Иными словами, смысл смерти заключен в непрерывном подтверждении ограниченности нашей природы и наших возможностей.

Я специально хочу обратить ваше внимание на эту мысль, поскольку она весьма красноречива и заключает в себе некую квинтэссенцию религиозного отношения к смертности, будучи диаметрально противоположной тому настроению, что культивирует толтекская магическая практика.

Смерть ограничивает и вынуждает полагаться (уповать) на Высшее, пребывающее по ту сторону бытия — вот пафос мировой Церкви. Нагуализм же, будучи принципиально не-религиозным направлением духовного поиска, говорит совсем иное: смерть вынуждает нас к мобилизации всех усилий, это — единственный стоящий противник, фундаментальный вызов, брошенный человеку Мирозданием. Смерть — это та грандиозная Сила, что толкает нас на путь Трансформации.

Часто подчеркивается, что смерть вынуждает нас жить "при свете вечности", видеть подлинные ценности, помогает не забываться в суетных и мелких делах. Это, безусловно, правда — но для толтекского воина очевидная банальность. Ибо вопрос не в том, чтобы помнить о вечности (по большому счету, какое нам до нее дело, если она простирается за границами растущего человеческого осознания?), дело в том, как использовать бренное и совсем не вечное тело, чтобы вечность перестала быть всего лишь праздной мыслью, а превратилась в подлинную потенциальность, реальную перспективу, в которой есть место Жизни и сопутствующим ей изменениям?

Рассматривая концепцию смерти с двух сторон — со стороны религии и со стороны учения о Трансформации, ярчайшим образцом которого является знание толтеков, — мы находим два типа аг8 топепсй (искусства умирать). В таком названии кроется великий парадокс человеческого осознания. Ибо на уровне Предназначения Человека и человеческого вида всякая наука жить сводится к науке смерти. Ведь именно отношение к смерти определяет способ и качество жизни. Между этими двумя полюсами хранится напряжение подлинного намерения, делающего нас теми, кто мы есть.

Эта мудрость родилась на заре эона. Было сказано: "Тот, кто не умирает до того, как он умрет, пропадет, когда умрет". Разные духовные и религиозные традиции использовали ее, приспосабливая к собственной системе понятий и ценностей. В речах дона Хуана эта максима предстает в обнаженном и, возможно, наиболее пугающем виде. Нечто сходное можно обнаружить в идеологическом кодексе японских самураев или у воинствующих даосов. Но даже там мысль о Смерти, будучи вполне трезвой и реалистичной, не приобретает настолько стимулирующего и (как ни странно) оптимистического звучания.