Человек-огонь

— Вот он, явился! Теперь вместо ужина ешь хныкалку, — послышался из горницы строгий голос матери.

За внука хотела было вступиться бабушка. Но дед строго оборвал:

— Цыц! Пусть с малолетства привыкает к порядку. А то какой же из него казак будет?

Коля, посапывая носом, полез на полати, но в это время из горницы вышла мать.

— А ну-ка, ну-ка, подойди к свету, — и мать подтолкнула Колю к огарку свечи.

— Батюшки! Да где же это ты так разукрасился? И рубашку порвал!

— Я, мы… с Санькой Алтыновым на вышке… лестница обломилась…

— Горе мое, — закричала мать, — у людей дети как дети!..

— Не шуми! Казак чать он! Терпи, атаманом будешь, — снимая сапог с колодки, защитил и подбодрил внука дед.

— И что думает атаман?! Давно бы надо эту развалину свалить, до беды недолго, все ребятишки перебьются, — не унималась мать.

Но дед прервал ее:

— Нельзя рушить память о былом. Ругай атамана за нерадение, оставил вышку без присмотра. Разрушить не хитро, сделать труднее.

Коля незаметно для взрослых залез на полати и сразу же притворился спящим. Но уснуть еще долго не мог.

Горит распухший глаз, ноет плечо, саднит губа. Но не это мучает мальчика. Он никак не может разобраться в происшедшем. Мама лишила ужина, бабушка хотела заступиться, но дед прицыкнул на нее. Мама чуть не дала затрещину, дед заступился. Вот и пойми.

3

— Ну, Кольша, хватит тебе баклуши бить, едем завтра на пашню, — проговорил отец вскоре после злополучного происшествия на сторожевой вышке. — Земля поспела, сеять пора. Боронить будешь.

Весь день Николай ходил радостный, задирал нос перед младшими сродными братишками, а на сестренок и внимания не обращал. С нетерпением ждал, когда пройдет ночь и он поедет на пашню. Не всех берут! Как только казачата начинают ходить, отцы таскают их за собой на луга, на пашню, приучают ездить верхом. А кто победней даже семилетних ребятишек ставит бороноволоками.

С восходом солнца в поселке послышался скрип телег, ржание лошадей, голоса мужиков, перекличка мальчишек.

Вереница подвод потянулась по дороге.

Впереди с отцом Сашка Алтынов. Он вращает маленькой головкой на длинной шее, словно кулик на болоте, что-то кричит Коле.

Справа потянулась стена соснового бора, слева раскинулась необъятная ковыльная степь. Под скользящими лучами солнца степь кажется серебряной. Прыгают тушканчики, встав на задние лапы, свистят суслики, поспешают в свои норы полевки. Над степью и в бору разноголосое пение птиц.

Полевые избушки Томиных и Алтыновых прижались к небольшому космачку — узкой полоске берез.

— Отдыхать потом, — сказал дядя Леонтий и, взмахнув над головой бичом, поехал пахать. Отец нагреб из мешанинника зерна в лукошко, перекинул широкий ремень через плечо, развернув плечи, широко расставляя ноги, валко пошел по вспаханному полю.

Коля идет рядом и с любопытством наблюдает, как ловко получается у отца. Берет он горсть пшеницы и бросает, а зерно, ударившись по ободу лукошка, веером разлетается и падает на землю.

Вот брошена последняя горсть. Отец вытер рукавом рубашки катившийся градом пот, поднял берестяной туяс, с жадностью, большими глотками испил квасу. И снова, с тяжелой ношей через плечо, на полосу. Мокрая рубашка прилипла к широкой спине.

От заимки соседей показалась полоса пыли, а вскоре обозначилась вереница лошадей. Впереди отец и сын Полубариновы, за ними брички с мешками, сеялка, бороны. Венька, ухватившись обеими руками за гриву, неуверенно сидит на рыжем холеном мерине.

— Помогай бог, Дмитрий Афанасьевич! — небрежно приподняв картуз, бросил Петр Ильич Полубаринов, поравнявшись с Томиными.

— Спасибо, благодетель, — скрежетнув зубами и не останавливая шага, ответил Дмитрий Томин. — Живоглот проклятый, забрался на чужую землю, да еще и насмехается!

Обоз с семенами остановился посредине поля. Земли эти еще недавно принадлежали Томиным, Алтыновым и другим беднякам. Их незаконно присоединил к своему наделу атаман Полубаринов.

Пока одни работники заправляли сеялку, другие уже начали боронить сразу в три следа, на шести лошадях. Крайней правил татарчонок Ахметка, круглый сирота, прибившийся в Казачьем Кочердыке. Следом пошла сеялка.

Коле не терпелось посмотреть, как работает это чудо-машина. Отец, разгадав желание сына, строго проговорил:

— Хватит глазеть и бездельничать, боронить надо.

Коля забрался на Буланку, отец взял лошадь под уздцы, провел несколько шагов, отпустил повод и сказал:

— Ну, с богом!

У Коли сразу куда делась былая уверенность. Его руки задрожали, сердце онемело.

Так скоро! Как ему хотелось, чтобы отец еще хоть несколько шагов прошел впереди.

— Правь ровнее! — крикнул отец.

Лошадь ежеминутно мотает головой, бьет ногами, хлещет хвостом. С противным писком несметная стая комаров облепила лицо мальчика. Он смахивает их, рвет за повод то правой, то левой рукой. Пот ест глаза. Кошомка сбилась, и острый хребет лошади больно давит и мозолит тело.

За бороноволоком потянулся зигзагообразный след.

— Тпру! — в отчаянье кричит Коля.

Буланка остановился. И тут же удар кнута ожег спину парнишки.

— Не разевай рот! — рассердился отец и, выйдя вперед, повел лошадь в поводу.