Человек-огонь

Инской группе войск, под командованием Покуса, была поставлена задача атаковать позиции белых у Волочаевки. Забайкальской группе войск, под командованием Томина, нужно было ударить по левому флангу противника, выйти на линию железной дороги восточнее Волочаевки, отрезать путь отхода неприятелю. Непосредственное руководство операцией принял на себя Блюхер.

Весь день девятого февраля продолжался изнурительный переход Забайкальской группы по кочковатому полю, покрытому глубоким снегом.

Чтобы орудия не проваливались в снег, Николай Дмитриевич распорядился поставить их на полозья. Это облегчило движение, но по-прежнему артиллерия продвигалась слишком медленно. Кони выбивались из сил, останавливались, падали. Тогда за лафеты хватались бойцы и под «Дубинушку» шаг за шагом продвигали пушки. Многие были в необычной обуви — на ногах пучки соломы, туго обмотанные веревками. Эта выдумка командующего спасла многих от обмораживания.

Отдавая такое приказание, Николай Дмитриевич еще и шутил:

— Холодно, да не оводно. Ни один комарик не укусит.

В ночь с 9 на 10 февраля, как назло, разыгралась пурга.

Двигаясь без проводника по незнакомой местности, колонна сбилась с пути. Пришлось остановиться.

Томин ходил от костра к костру: где шутку бросит, где пожурит.

Командир роты Горедум решил погреть ноги да оплошал, подметки недавно починенных сапог отпали. Он сокрушенно покачал головой.

— Ну, что сейчас делать будешь? — спросил подошедший Томин. — Какой же ты вояка? Солдат без сапог — что без ног.

На выручку тут же пришли товарищи — один предложил запасную рубашку, второй — меховые теплые носки. Горедум разорвал на портянки рубашку, обулся в меховые носки и, уже повеселев, стал отшучиваться.

— Ну, как, теперь выдуем дух у молчановцев? — спросил Томин.

— Выдуем, товарищ командующий, — озорно ответил Горедум.

…Бесконечно длинной казалась эта ночь для одних, быстро летело время для других. Кому-кому, а командирам и политработникам было не до сна. Утром — бой.

12

Генерал Никитин, командовавший войсками Амурского направления, потрудился на совесть. Он лично руководил сооружениями укреплений и был убежден в их неприступности.

От Амура, огибая лес и села Верхне-Спасское и Нижне-Спасское, шло три ряда колючей проволоки. Ледяные катушки, волчьи ямы, пулеметные гнезда, ряды окопов были, по мнению Никитина, той преградой, о которую разобьются полки Народно-революционной армии.

Удачно расставлены огневые средства, люди, резервы. Как будто все предусмотрел старый генерал, но только одного не учел — революционного порыва народоармейцев, их решимости во что бы то ни стало очистить свою землю от белогвардейской нечисти и интервентов. Когда Томин прослышал, кто командует Амурским направлением, то спокойно заметил:

— Приходилось бить многих генералов, атаманов, но такого еще не встречал. Ну, да леший с ним — Никитин, так Никитин.

Догорали брошенные костры. Еще темно, но ночь уже прошла.

Да и погода утихомирилась. Сориентировались. Оказалось, что уклонились на четыре версты на запад от села Верхне-Спасское. Обход не удался, внезапность упущена. На глазах противника пришлось занимать исходные позиции перед штурмом.

— Чего они тянут волынку? — недовольно пробурчал сам себе Горедум.

Позади залегших цепей грохнула артиллерия. Противник не отвечал.

— Хитрит, бестия, — проговорил Томин и, выйдя вперед, повел части в наступление.

Антип Баранов и Аверьян Гибин идут рядом с Томиным. Баранов в длинной шинели, обвешан гранатами, Гибин в полушубке и буденовке. Ему предлагали обменять буденовку на папаху — отказался: это память о друге Павлухе Ивине.

Выбиваясь из сил, в глубоком снегу, медленно приближаются цепи к укреплению врага. Идут молча, только слышится тяжелое дыхание.

Сквозь зубчатый лес проглядывают багровые куски, и через минуту показывается солнце.

— Морозюка, даже солнце шубенку напялило, а я так упрел, хоть полушубок скидывай, — переводя дыхание, проговорил Аверьян.

— Это цветочки, ягодки впереди, — ответил сзади идущий Власов и почувствовал холодок под сердцем.

Ему кажется, что все невидимые пулеметы противника наведены на него, что все винтовки целят в его шапку с маленьким козырьком. Мысленно он просит неприятеля быстрее обрушиться огнем. Когда кругом рвутся снаряды, свистят пули, лязгают штыки, тут уж не до страха!

«Я работал!» — вспоминает Николай Власов слова Томина, сказанные у Гродно, и бросает взгляд на командующего.

Томин идет спокойно и ничем не выделяется среди бойцов. Полы шинели заткнуты за ремень, на голове рыжая шапка с опущенными ушами.

Аверьян тоже в этот момент взглянул на командующего, и ему подумалось, что вечером Николаю Дмитриевичу надо приготовить горячей воды: бриться будет.

Бор впереди тяжело вздохнул, словно проснувшийся великан. Ахнула сразу вся артиллерия противника. Земля под ногами Томина покачнулась.

— Вы ранены? — поддерживая командира, тревожно спросил Баранов.

— Ничего, брат! Вперед, не останавливаться. Оглушило, да видишь, — и Томин показал на распоротый осколком рукав шинели.