Человек-окно

Два дня после смерти Буббо Домингес упорно разбирался в своем отношении к собачьему роду (в период доброго знакомства с доном Карлосом и его питомцем для Домингеса существовала только одна собака -- Буббо. О существовании остальных он даже не догадывался). К вечеру второго дня он пришел к историческому выводу: Буббо был непростой собакой. Даже можно сказать, что он был не просто собакой, а чем-то больше, чем любая собака. "Я бы сказал, -решительно заключил Домингес, -- что он был не собакой. Это его и сгубило..."

Внутренняя вселенная Домингеса пришла к обычному равновесию: все собаки мира для Домингеса остались "собачьим дерьмом". "Куда этому дерьму до Буббо", -- говорил Домингес и качал головой, словно бы продолжал: никуда этому дерьму до Буббо. Со временем погибший бульдог превратился в некий символ трагического преодоления собакой своей собаковидной сущности. Даже такое благородное животное, как Буббо, не могло пересилить низость и подлость "собачьего дерьма". Собаковидная сущность отомстила герою подло, гадко и коварно. Она отомстила герою смертью -- в этом Домингес нисколько не сомневался. Со временем Домингес вынес павшего в бою с собачьей греховностью Буббо за рамки лающего и скулящего племени. "Это был ангел в обличии собаки, -- говорил он, -- но эти сволочи убили его..." При словах "эти сволочи убили его" на глазах у Домингеса наворачивались неподдельные слезы. Спустя год слезы перестали наворачиваться, но трагическая надломленность в голосе осталась.

Со смертью бульдога Домингес разочаровался в полиции, преисполнился отвращения к людям спортивного вида и модным легковушкам. Дона Карлоса он перестал посещать -- исчез тот символ, та идея, что объединяла какое-то время столь непохожих людей, как Домингес и его сосед. Отчасти, не осознавая этого, Домингес считал виновным в смерти своего любимца самого хозяина: несомненно, решающую роль сыграл длинный поводок. Забыл Домингес со временем и все карточные игры, которые он изучил у дона Карлоса, -- домингесовский мозг отринул все, что каким-то боком касалось жизни и смерти несчастного пса. Прошло время, и он снова стал терроризировать соседей, словно бы мстил всем этим жалким шавкам и бобикам за смерть несравненного Буббо. Соседи вспомнили все обиды и стали бояться Домингеса, как и прежде. Не помогал даже дон Карлос, искренне убеждавший их в собаколюбии Домингеса. "Не-ет, -- несогласно шамкал он, -- Томинхес люпит сопак. Фы фсе фрете..." Единственным позитивным результатом гибели Буббо (если тут можно говорить о "позитивных результатах") стало улучшившееся отношение Домингеса к бульдогам. При виде людей, выгуливающих бульдогов, он остро сочувствовал им, он жалел братьев Буббо. И даже если эти люди выгуливали своих бульдогов в местах, содержащих в себе строгий запрет для всего собачьего, мягкое сердце Домингеса не давало ему сообщать в полицейский участок фамилии и адреса этих людей. Каждый бульдог мира носил на своей уродливой морде печать причастности к высшему миру, открытому Несравненным Буббо. "В каждом из бульдогов, -- печально вздыхал Домингес, -- живет Буббо..."

Глава 10: Аквариумные рыбки

Совершенно другим отношением (в отличие от "собачьего дерьма") было отношение Домингеса к кошкам и комнатным рыбкам.

Рыбки были загадочными существами -- они обитали в замкнутом мире окон и для Домингеса-наблюдателя всегда пребывали в мире-что-за-окном. Замкнутость рыбок касалась всех домингесовских ощущений -- он не слышал их, настолько идеальным был заоконный мир комнатных рыбок. Для Домингеса рыбки являлись идеальными наблюдателями -- они всегда толклись у стекла и смотрели на внешний мир круглыми немигающими глазами. Домингеса возбуждала сама мысль, что он, будучи рядом с аквариумом, наполненным рыбками, является своего рода извечным миром-что-вне и в еще большей степени -- миром-что-где-то. Нигде еще Домингес не испытывал подобного чувства -- поэтому он любил заходить время от времени в зоологический магазинчик и подолгу стоять перед аквариумами. "Несомненно, рыбки -- философские и созерцательные существа", -- думал он, наблюдая ленивые движения рыбьих плавников.