Человек-Олень

А на другой день Нурлан не нашел своего тополя на берегу. На том месте, где он стоял, бушевала река. Будто тут никогда и не было никакого тополя. Не один Нурлан искал знакомое дерево — с печальным шумом кружились над его головой птицы, которые из года в год вили в ветвях свои гнезда. Нурлан чуть не заплакал, так он был поражен тем, что в одну ночь исчезло такое могучее и крепкое дерево.

Неужели оно не могло выстоять, вцепившись своими мощными корнями в землю? Или не осталось у него сил бороться с разбушевавшейся стихией, или, поняв всю бесцельность и бренность этого мира, дерево решило покинуть его? Когда-то он слыхал легенду, что на свете существуют могучие великаны, похитители деревьев. «Может быть, они унесли его? А может, просто, как и люди, деревья рождаются, живут и умирают? О, господи, и деревья, значит, умирают, — подумал Нурлан. — Старые умирают, а молодые занимают их место. Так оно и есть».

Нурлан с тревогой подумал о своем больном отце, и в голову ему пришла мысль, что ничего в этом мире не исчезает бесследно, не умирает, а однажды в какой-то день все возвращается. Только люди лишены возможности видеть этих возвращающихся. А те, невидимые для людей, будто тени, живут рядом с ними, идут рядом по жизни, поддерживая их. Так что умершие возвращаются. И не просто возвращаются, а несут с собой все радости, которыми когда-то жили, оставив печаль и горе, идут с песнями и весельем, как веяние свежего ветра.

Если бы сейчас появились на дороге все люди, что уходили в мир иной на протяжении многих веков, появились бы и запели, что бы тогда сказали живые? Нурлан и сам испугался своей мысли.

Бухтарма эхом отдавалась в близлежащих горах, шумела и неистовствовала. Казалось, нет на свете силы, которая бы остановила ее. Впервые в жизни Нурлан невзлюбил Бухтарму, великую реку, дочку старого Алтая, возненавидел за жестокость и необузданную ярость. Если бы он был сказочным великаном, то в один миг проглотил бы ее и выплюнул там, где люди действительно нуждаются в воде, где-нибудь в засушливой пустыне. Пусть бы там зацвели сады…

Мрачный и подавленный вернулся Нурлан домой. Родители пили чай, с ними сидела соседка Анна-апай.

— Где это ты бродишь? — спросила мать. — Чай давно пора пить, а тебя все нет.

— К реке ходил. Бухтарма унесла последний тополь. — И он уставился большими, печальными, как у верблюжонка, глазами на сидевших за дастарханом. Как будто эти люди могли чем-то помочь бедному дереву, вызволить его из пучины и поставить на старое место, помочь бедным птицам, оставшимся без гнезд.

— Да, жалко тополь, — сказал отец. — При мне еще стоял, когда я маленьким был.

— Когда мы приехали сюда, — сказала Анна, — река протекала от этого места примерно в двух сотнях шагов.

— Всему нашему детству и молодости был он свидетелем, — вздохнул отец. — Аксакал здешних мест это дерево.

— Река — это тоже жизнь, — сказала Анна, — целая жизнь.

— Я все время играла под этим тополем, — печально сказала сестренка. — Домик строила, кукла у меня там жила.

Нурлану казалось, что все эти слова произносятся с неохотой, холодно, из одного только сочувствия к нему, и он не находил себе места.

Потом стали говорить о Луизе. Нурлан, чтобы ничего не слышать, хотел было уйти, но не было никаких сил, он будто вдруг оцепенел.

— Квартирантка у тебя проворная, Анна? — спросила мать. — Помогает по хозяйству?

— Конечно, помогает. Да такая уж она прилежная и, главное, во всем разбирается, — ответила Анна.

— А чья она немка-то? — спросил отец.

— С Волги она. Предки еще при Петре Первом переселились в Россию.

— Давно, значит, они здесь. Родной-то язык не забыла?

— Разве можно забыть родной язык?

Мать Нурлана задумчиво сказала:

— Хорошо, если привыкнет здесь. Ведь и на лошадь не умеет садиться. Нет, мне кажется, уедет она. И года не проживет. Замуж бы ей надо, пока молода, да ребеночка завести. Вот тогда бы, может быть, и осталась.

— Да она и не думает здесь обосновываться, — сказала Анна. — На один год всего здесь, а потом, говорит, на родину уеду.

— Да, уж и то верно, — вздохнула мать Нурлана. — Пусть уж лучше домой едет, что ей тут делать? Наши обычаи для нее не подходят, жизнь у нас другая.

Нурлан с горечью подумал: «Все это ложь. Чего только не наговоришь со скуки! Никуда она не уедет. А если собирается уезжать, то чего ради приезжала?»