Человек-Паук. Майлз Моралес

Паренек позвал остальных членов команды. Майлз пытался все уладить, но Ганке продолжал размахивать двадцаткой, которая делала Майлза практически невидимым.

– Ладно, давай. Ты и я, – сказал капитан команды. Это был крепкий парень с косичками и большими серьгами, в которых были, очевидно, фальшивые бриллианты.

– Нет-нет-нет. Вы выбрали своего лучшего, а я выберу своего, – Ганке положил руку Майлзу на плечо. – Его.

– Да он врет. Он все сделает сам. Я не т-танцор, – заикаясь, пробормотал Майлз.

– Это точно, на танцора ты не похож, бросил паренек. – Да и ты тоже, – сказал он Ганке.

Ганке тут же сделал замысловатое движение корпусом.

– Со мной лучше не связываться, – предупредил он. – Но он круче, – Ганке наклонился к Майлзу и прошептал: – Только не повторяй того, что делал сегодня в комнате, – затем он повернулся к команде танцоров и скомандовал: – Врубайте музыку!

Из старого ручного стерео снова раздался бит. Заиграла какая-то повторяющаяся электронная музыка, которую Майлз раньше никогда не слышал. Пассажиры снова начали хлопать.

– Внимание, дамы и господа. Дружеское соревнование!

Парень с косичками стал извиваться под музыку, чуть не завязываясь в узел. Его руки, длинные и худые, оказались на удивление сильными, когда он подпрыгнул, схватился за горизонтальные поручни под потолком и, делая вид, что едет на велосипеде, пробрался так до конца вагона.

– Давай свой рюкзак, – сказал Ганке, практически срывая его со спины Майлза.

– Твоя очередь, – сказал паренек.

– Чувак, во что ты меня втянул? – спросил Майлз, но, прежде чем он успел добавить что-либо еще, Ганке толкнул его в невидимый танцевальный круг. Все наблюдали, даже ньюйоркцы, которые привыкли игнорировать подобные шоу. Пожилые афроамериканцы смотрели поверх очков, улыбаясь. Юные белые дамы сидели, положив руки на колени, в предвкушении. Дети хлопали, не попадая в такт.

– Давай! Давай! Давай! – крикнул Ганке. Майлз застыл. Затем, вопреки совету Ганке, начал свой странный танец, словно его ударило током. Руки-ноги шли в разные стороны, лицо искривлялось сильнее, чем тело, которое, похоже, вообще стало каменным. Дети рассмеялись.

– Э-э-э, он пока разогревается, – сказал Ганке. Он повернулся к Майлзу. – Покажи, как ты лазаешь по стене.

– Что?

– Лазаешь по стене, – Ганке подмигнул.

Наконец Майлз понял, что Ганке имел в виду все это время. Он повернулся ко всем спиной и побежал в конец вагона, петляя между поручнями. Добежав до конца, он прыгнул, оттолкнулся от двери, ведущей в соседний вагон, и быстро прополз по потолку в другой конец вагона. Никаких поручней, только пальцы и ноги.

Все в вагоне зааплодировали, разразившись смесью восторга и недоумения. Даже юные танцоры хлопали и кивали. Они выключили музыку, замахали руками, крича:

– Всё! Всё!

Ганке убрал двадцатку в карман, затем открыл свой рюкзак и отправился по вагону собирать деньги… со всех. Даже ребята-танцоры дали ему доллар.

Они озадаченно смотрели на Майлза. Они даже пробовали повторить его трюк, пытаясь ухватиться за полоток, пока наконец не поняли, что зря теряют время. В конце концов ребята отправились в следующий вагон, чтобы продемонстрировать свое шоу другим пассажирам, а Ганке достал собранные деньги из рюкзака и отдал их Майлзу.

– Сколько там? – спросил Ганке.

– Около сорока баксов, – ответил Майлз, не веря своим глазам.

– Кхе-кхе, – многозначительно откашлялся Ганке, когда поезд остановился на Атлантик-авеню, где Майлзу нужно было пересесть на другой поезд, чтобы доехать до станции Лафайет. Майлз отсчитал от кучки денег четыре доллара и сунул их Ганке в руку. – Вообще-то я беру за свои услуги двадцать процентов. К тому же это последний веселый момент перед роковым ужином, так что… давай, – Майлз сунул ему в руку еще четверку, встал и перебросил рюкзак через плечо. И когда Майлз протискивался на выход между входящими в вагон людьми, Ганке крикнул:

– Я же говорил!

Став на тридцать долларов богаче, Майлз шел через парк домой. Ранним вечером старики играли в шахматы и слушали соул, доносившийся из окна припаркованной рядом машины. Дети гоняли на велосипедах с неровными тренировочными колесами. Юные парочки целовались на скамейках – которые скоро станут кроватями для бездомных – рядом с пожилыми дамами, раздававшими церковные брошюры. Дул легкий ветерок, и деревья в парке раскачивались, будто перешептываясь с Бруклином шелестом листвы.

Майлз прошел мимо собачников, выгуливающих питбулей и пуделей. Люди входили в магазинчик на углу и выходили обратно, так что дверной колокольчик непрерывно позвякивал. Модели, одетые по последней моде, фотографировались на фоне ржавой машины небесно-голубого цвета. Той самой, которая некогда была для кого-то домом. Для кого-то, кто в ней больше не жил.

Он прошел мимо дома, вниз по улице и, завернув за угол, направился в сторону магазина. Не обычной мелкой лавки, а нормального супермаркета. Перед ним выстроился ряд букетов в ведрах. За ними следил один из мужчин, работавших в супермаркете.

– Сколько? – спросил Майлз, рассматривая розы.