Человек-Паук. Вечная юность

Даже оно, даже это пресмыкающееся понимало, что такое семья, и это на время помогло сохранить контроль над собой.

– Покончили с выпивкой? Вот и хорошо, – кто-то из гангстеров вынул из его руки бокал. – Теперь слушайте внимательно. Вы – ветеран войны, доктор. Я это уважаю. Поэтому объясню: мне не нужно от вас ничего незаконного, окей? Вы здесь затем, чтобы спасти жизнь. Мою. Сделайте это, и никто не пострадает. Черт побери, я прикажу доставить вас всех, куда пожелаете – домой, в Диснейленд, куда угодно – вместе с чеком на кругленькую сумму, которой хватит на самые несусветные исследования – хоть крокодилов, хоть кого другого. А? Так вам спокойнее?

В глазах старика что-то блеснуло. Рептилия узнала этот блеск. Любые слова, любые обещания этого человека имели только одну цель – исполнение его собственных желаний. Сложные сообщества млекопитающих, основанные на взаимовыручке и сочувствии другим, этому человеку были чужды.

В то, что Сильвермэйн пощадит его семью, Коннорс не верил ни на грош. Зато вполне верил, что он не убьет их, пока не получит то, чего добивается.

Поэтому доктор согласно кивнул.

– Вот и прекрасно. Марко, отведи его к Уэсли, в лабораторию.

Но рептилия, угнездившаяся в голове Коннорса, не оставляла его никогда. И сейчас, едва тяжелая рука великана легла на плечо, она встрепенулась:

– Вначале я хочу увидеться с семьей.

Марко схватил Коннорса за грудки. Этим гигантом явно двигали инстинкты примата.

– Ты будешь делать то, что говорит мистер Сильвермэйн.

Быстрота, с которой Сильвермэйн, до сих пор сидевший неподвижно, поднялся, весьма впечатлила рептилию в глубинах сознания Коннорса.

– Ты слышал, что я минуту назад говорил об уважении?

Сильвермэйн хлестнул великана по щекам – раз, другой, третий – и тот отпустил доктора. Покорно опустив взгляд, Марко потрогал покрасневшие щеки и насупился.

– У вас нет причин так унижать меня, мистер Сильвермэйн.

Вопреки смыслу слов, голос его звучал виновато.

Сильвермэйн отступил назад. Дышал он тяжело, колени его дрожали, руки шарили за спиной, тянулись к столу в поисках опоры.

– Здесь отдаю приказы только я. Только я и никто дру…

Старик закашлялся и схватился за грудь. Лицо его вспыхнуло румянцем – таким же нездоровым, как и прежний сероватый оттенок.

Цицерон тут же оживился, словно завсегдатай ипподрома, чья лошадь вдруг вырвалась вперед. Заметив взгляд Коннорса, он кивнул в сторону своего босса:

– У тебя больше причин надеяться, что все обойдется, чем у меня.

Не сомневаясь в этом, Коннорс кинулся к Сильвермэйну, дотянулся до его шеи и нащупал слабо пульсирующую сонную артерию. Криминальный босс смахнул с шеи его руку.

– Со мной все хорошо. Просто приступ. Уже прошло, – переведя дух, Сильвермэйн потрепал по плечу встревоженного Марко. – Успокойся, мальчик мой. Забудем об этом.

Цицерон снова подхватил Коннорса под локоть и поволок его к распахнутой двери. За дверью был коридор и лестница вниз.

– В лаборатории есть внутренняя кабельная видеосвязь. Через каждый час работы сможешь минутку поговорить с семьей.

* * *

РОББИ Робертсон обошел вокруг сидящего сына, то останавливаясь у книжных полок, то глядя в окно, то опираясь на стену своего кабинета.

– Хочешь быть активистом – прекрасно. Тут я с тобой целиком и полностью. Но мир задыхается от невежества, и спасение только одно – образование. Бросишь учебу – и ты все равно что солдат без оружия.

Но Рэнди был непреклонен:

– Я понимаю, о чем ты. Но вспомни, как много цветных доверились системе – и проиграли! Не понимаю, как можно бороться с системой, есть позволять ей промывать себе мозги.

– Промывать мозги? Послушать тебя, у вас там не колледж, а лагерь для военнопленных. Я всю жизнь воюю с несправедливостью – и как гражданин, и как журналист. Учеба не помешала мне в этом. Наоборот, помогла.

Рэнди покачал головой в поисках нужных слов.

– Много ли ты навоюешь, работая на этого…

Тишину прервал знакомый рев:

– Робертсон!!! Где этот Робертсон?!

Рэнди всплеснул руками.

– Ну вот. Помяни черта…

Из-за двери донесся приглушенный звук аплодисментов, и Робби расслабился.

– Не волнуйся. Он первый день, как из больницы. Пока еще доберется сюда мимо всех, кто будет поздравлять его с выздоровлением… Как знать, может, к тому моменту его настроение улучшится…

Без единого намека на стук дверь в кабинет распахнулась. На пороге стоял Джона во всей своей красе. Волосы и плечи его были усыпаны разноцветными конфетти.

– А может, и нет, – вздохнул Робертсон. – С возвращением, Джона. Я…

– Именно! Ты! Коллаборационист! Предатель, хуже Бенедикта Арнольда[6]! – отдых в больнице определенно пошел Джеймсону на пользу. Он взмахнул последним номером «Бьюгл» так энергично, будто помолодел лет на десять. – Стоило мне повернуться спиной – и ты сделал из Человека-Паука героя!

Робби поморщился.

– Остынь, Джона. Я никого из него не делал. Снимки говорят сами за себя, а мы должны доносить до читателя истину, разве не так?