Человек-паук: Вражеский захват

И ему нравилось быть самим собой. Он с удовольствием летал по городу, мешал людям, пугал их. Недавно, притворяясь Пауком-самозванцем, он собирался толкнуть коляску с младенцем под самосвал. Дети приходят и уходят. И ничего бы особенного не произошло. Бингам бы дольше мучился, если б не убрал за собой бумажку от конфеты, а бросил ее на тротуар. И все же он тогда оставил мысль о коляске. Представил, как разорется Фиск, и передумал.

Еще придет время, когда никто не будет им командовать. Фиск думал, что он главный – вот глупец! Бингам держал его в кулаке, дергал его за ниточки. Вот только толстяку незачем об этом знать.

Пусть все думают, что он дурак. Люди его всегда недооценивали. Над ним смеялись в Бингамтоне, смеялись на улицах Нью-Йорка... и перестали смеяться, когда он познакомился с людьми из той лаборатории.

* * *

КРАСИВАЯ женщина, которую он встретил на улице, отвела его в микроавтобус. Там его напоили какао с белыми мягкими конфетками, которые он когда-то насаживал на палочки. Дали чистую одежду и сэндвич, каких он не пробовал в жизни. Салат из тунца в нем был нежный, сочный, с маленькими черными оливками, которые ему неожиданно понравились.

– Мы отвезем тебя в одно место, – сказала ему красивая женщина. Она очень понравилась Бингаму. – Там будет всегда тепло, много еды и питья. У тебя будет чистая одежда и своя кровать.

Люди считали Бингама глупым – и зря. Никто не стал бы делать столько добра, не ожидая получить ничего взамен. Это он отлично понимал.

– Что мне нужно будет сделать?

Она улыбнулась, восхищаясь его умом. Ее глаза прятались за странными очками в ярко-зеленой оправе. Бингам таких никогда не видел.

– Мы хотим проверить некоторые... лекарства, – пояснила она. – От них тебе, возможно, сразу станет лучше, однако – и я хочу сказать тебе правду, – возможно, сначала тебе может стать хуже. Но если ты заболеешь, мы тебя вылечим.

Бингам вообразил себя в кровати, а красивую женщину в смешных очках рядом. Она будет мерить ему температуру и кормить бульоном, как делала мама, пока не заболела. Мама давала ему лекарство и разрешала смотреть телевизор хоть целыми днями. Он согласился и подписал бумаги, на которых было написано, что он согласен делать то, что ему скажут, и красивая женщина велела водителю микроавтобуса отправляться в путь.

Они ехали очень долго, и Бингам не знал, где они находятся, потому что в автомобиле не было окон. Наконец, они остановились и вышли – машина стояла в подземном гараже. Было холодно, их шаги эхом отдавались в полумраке. Красивая женщина в очках открыла перед ним дверь, за которой их встретил мужчина – он совсем не улыбался.

Бингам больше никогда не видел красивую женщину в странных очках.

* * *

ОН ДУМАЛ, они поедут в дом вроде того, в котором он жил в детстве, только побольше и покрасивее. И там будут мягкие кровати, красивая мебель, новые тарелки с целыми краями и вилки с ровными острыми зубьями. Все оказалось не так. Это место было похоже на больницу, куда отвезли его мать, когда она заболела. Он даже не предполагал, что ему, возможно, придется заболеть, как матери, но красивая женщина говорила именно об этом. Они хотели сказать, что он заболеет, как мать, и даже хуже.

У него не оказалось своей комнаты. У него была кровать в спальне на пятерых, и люди приходили и уходили, когда с ними что-то случалось. У них поднималась температура, их тошнило чем-то жидким, а иногда кровью. Из одного как-то раз вытошнило вроде бы весь желудок. На лицах и телах у них вырастали шишки. Они плакали и звали маму. Ходили по ночам под себя, а по утрам лежали похолодевшие с открытыми глазами. Один мужчина разодрал себе лицо ногтями, а другие смотрели на него. И никто не кормил их супом.

Телевизор, правда, у них был.

Они должны были вести себя друг с другом вежливо. Рядом всегда были охранники, которые вмешивались, если один больной крал у другого десерт, или не давал переключать каналы телевизора, или просто вредничал. Они там часто злились и вредничали.

Зейн был самый вредный из всех. Многие просто сидели тихо и ни к кому не лезли, как Бингам, но вот Зейн с самого начала ко всем приставал. Он ставил подножки, сдергивал с соседа пижамные штаны, чтобы все посмеялись над голым задом. Он крал еду и швырялся ею, прятал пульт от телевизора и не отдавал. Говорил, что смотреть, как плачут нытики, которым не дают переключить каналы, куда интереснее, чем кино. Зейн сказал, что Бингам толстый, но Бингам точно знал, что похудел с тех пор, как ушел из дома, а от лекарств худел еще быстрее.

Иногда он говорил разным людям: «Я худой», – но Зейну он этого не говорил. Боялся насмешек.