Человек по имени Беда

– Бэда, – пробормотала Пиф. И вдруг вскрикнула – она вспомнила: – Бэда!

На крик заглянула медицинская сестра в голубом облачении. Еле слышно прошелестела с укоризной:

– Голубчик, разве так можно…

– Тетку Кандиду сюда! – повелела Пиф.

– Невозможно, голубчик… Служительницам такого ранга вход в медицинский корпус строжайше…

– Нет! Тетку Кандиду мне! Хочу, чтоб Кандида прислуживала! – капризно проговорила Пиф, норовя запустить в сестру больничным тапком. – Ну!..

Сестра, которой настрого было приказано потакать всем капризам этой жрицы, поспешно выскользнула из комнаты и прикрыла дверь.

«Дурраки…» – рычало чрево Вавилона.

Пиф взяла с белого пластмассового подноса чашку. Крепчайший кофе. Таких чашек она выпивала в день не менее трех. Сестра пыталась протестовать, но Пиф закатила первосортную истерику.

(Истерика Жреческая Первосортная: «МНЕ ПОСМЕЛИ ПЕРЕЧИТЬ? МНЕ – ПОСМЕЛИ – ПЕРЕЧИТЬ? – М Н Е… – П О С М Е Л И… и так далее, по нарастающей, покуда у дерзкого не сдадут нервы, ибо у пифии, закатывающей Истерику Жреческую Первосортную, нервы как канаты).

После этого сестра смирилась.

И вот, не дожидаясь взрыва, едва лишь уловив первые нотки ИЖП в голосе Пиф – что уж скрывать, и без того довольно визгливом, – сестра побежала за этой неопрятной теткой Кандидой, которая моет полы в рабском бараке и у младшей жреческой обслуги и от которой вечно разит потом и хлоркой.

Пиф как раз допивала вторую чашку, когда тетка Кандида явилась. Вернее, так: сперва показалсь сестра, губы поджаты, лицо смертельно обиженное, голос уксусный:

– Я привела вам эту Кандиду, голубчик, как вы и просили.

– Спасибо.

Пиф подпрыгнула на широкой мягкой постели, разворошив скользкие шелковые подушки. Взметнула белоснежный пеньюар, вскочила.

– Спасибо!

Сестра исчезла. Вместо нее боком протиснулась в дверь громоздкая тетка Кандида. Как была, в синем халате. Ибо Пиф велела – НЕМЕДЛЕННО! Сестра и притащила старуху – НЕМЕДЛЕННО!

– Как же так, барышня, – укоризненно заговорила тетка Кандида, – от дел оторвали, даже переодеться не дали…

– И не надо, не надо переодеваться, – поспешно сказала Пиф. – Входи, да дверь затвори как следует.

Тетка Кандида повиновалась.

– Ну, – совсем уж неприветливо молвила она, – зачем звали-то, барышня?

– Что в городе происходит? – жадно спросила Пиф, раскачивая пружинный матрас.

– Для того, что ли, звали, чтобы я вам, значит, про безобразие это рассказывала?

– Да, да. Что там грохочет с утра?

Тетка Кандида с подозрением поглядела на Пиф – не посмеяться ли задумала младшая жрица. Все они с тараканами в голове, а эта так вообще бешеная.

Но Пиф была совершенно серьезна.

– Ну, говори же. Меня тут взаперти держат, пока я болею после транса…

Тетка Кандида придвинулась ближе и прошептала:

– Бунт, барышня. Настоящий бунт. Эти-то, богатеи из нынешних, власть всю забрали и народ давят, будто виноград на винодельне… Ну вот. А прежние-то владетели, допотопные, которых нынешние всех их богатств лишили и в нищее состояние ввергли, – они-то за народ. И народ за них биться пошел. Старые-то, ну, мар-бани – лучшую долю обещали… Говорят, закон такой сделают, чтобы всех рабов непременно раскупали. Чтобы нераскупленных, значит, не оставалось. И налог на окна отменят, а плату на воду в прежней цене оставят…

– Врут, – отрубила Пиф.

– Ох, барышня. А вдруг не врут? Народ ведь надеется…

– А грохочет что?

– Так танки в город вошли… Правители-то сразу вызвали военных, чтобы те, значит, народ разогнали… Ну, военные и стараются… С утра уж стреляют, побили, говорят, народу – страсть… – Тетка Кандида скорбно покачала головой. – Вот беда-то, вот беда какая!..

– Беда. Беда!

Пиф замолчала, широко раскрыв невидящие глаза.

…Стрекозиные крылья… Нет, это просто синий цвет – лазурит – кафель площади Наву…

– Беда, тетка Кандида, – сказала Пиф, лихорадочно схватив старуху за рукав. – Слушай, мне уйти надо.

– Уйти им надоть! – возмутилась старуха. – Здоровье свое беречь – вот что им надоть! Молодые еще, чтобы себя гробить… Сказано докторшей – лежать, значит, лежать. Нечего козой скакать. К тому же и неспокойно в городе.

– Тетка Кандида! – взмолилась Пиф. – Ты меня только выручи, я тебя откуплю. Как сыр в масле кататься будешь.

– Разбежалась, откупит она меня. Мне и в Оракуле хорошо.

– Ну ладно, скажи, чего хочешь, – все для тебя сделаю. Только помоги. Очень надо уйти. И чтоб эти все, – она кивнула на дверь, за которой скрылась сестра, – чтоб никто не знал.

– Да ничего мне и не надо, – совсем смутилась тетка Кандида. Но устоять перед напором Пиф не могла. – Ладно, говорите, барышня, чего удумали. Может, и помогу.

– Мне надо на площадь Наву. Там… человек один. С ним, наверное, беда.

Тетка Кандида вдруг с пониманием сказала:

– Любовь – она, девка, самая большая беда в нашей бабьей жизни и есть.

– Одежду принеси, а? Любую, хоть со вшами…

– Зачем со вшами? – окончательно разобиделась тетка Кандида. – Я тебе чистую принесу. И под росточек твой… А ты пока покушай хорошенько.