— Чик—чир—р—рик! — пропела моя верная подруга.
Синичка не собиралась отставать от меня и продолжала донимать. Я понял, что просто так она не прекратит и нужно выяснить, что же ей от меня надо. Пытаясь выяснить это, я поочередно выспрашивал все, что только приходило в голову: начиная желанием кушать и заканчивая ревностью к дочери вождя. Ничто из предложенного не было принято птицей, и она продолжала докучать. Пришлось немного подумать.
— Ты, как и прочие члены отряда ушла в поисках чего—то, что могло бы помочь мне? — потеряв всякую надежду, спросил я и услышал радостный щебет синички.
— И ты нашла что—то?
Вновь ответом было веселое щебетание.
— Надеюсь это рядом с тем местом, куда мы направляемся?
И на этот вопрос, как я посчитал, птичка ответила утвердительно.
— Значит, зайдем по дороге, — согласился я с предложением синички, и лишь тогда она успокоилась и мирно улеглась у меня в волосах, словно в гнезде.
Глава 23
Болезнь, Пророк и новое оружие
Как же невыносимо скучно. Небо заволокло тучами — захмурило — заморосил мелкий противный дождь, и на душе, заскребли те самые кошки... Который уж час, какой день, тащимся мы единым отрядом невесть за какой нуждой, в столь недружелюбный лес? И зачем? На душе гадко и противно, словно сделал какую—то глупость, кого—то ни за что обидел и теперь вот, сожалею... но я же никого не обидел и ничего такого плохого не сделал. Так за что же моя совесть, или что это меня так гложет и не дает спокойно жить, мучает?!
Гадость...
Вроде только совсем недавно ушли от оборотней, где было хорошо и привычно... главное привычно... и вот теперь мне уже совсем хреново, так что хочется прибить кого—нибудь, да хоть себя!
В отличие от Края, где сезон дождей разразился непрекращающимися бурными ливнями, настоящим природным бедствием, Центральную часть мира, да и Волшебный Лес объяло сумраком, отчего все яркие краски поблекли, запахи исчезли, звуки утихли. А у меня настроение с боевого приподнятого резко опустилось на суицидально—манъячное... Нехороший регресс. Да и может ли регресс быть хорошим?
Шли обычным строем — то есть, кто где хотел, тот там и шел. Кроме меня. Я хотел свободы, одиночества, тишины. Но чужие желания оказались видимо важнее моих, и потому плелся я вперед, сопровождаемый неотступными самопровозглашенными телохранителями Рином и Восьмым. Непосредственно на мне сидела синичка, прячась от противного дождика, и Миа, которую стряхнуть с себя решительно невозможно, да и опасно все же. И только лишь Харимон, да Владик вполне оправдывали надежды и не приставали, стараясь казаться незаметными.
— Что ты такой хмурый? — спросила меня ведьма, когда уже невозможно стало идти в молчании, при всей той атмосфере, что создавал я своей хандрой.
— Погода гадкая, — кратко ответил я и в этом предложении заключался еще и иной, глубинный смысл: "Отвали!". Ведьмочка без труда его поняла, но не вняла.
— Так не пойдет! — заявила она. — Ты должен быть веселым, как всегда, иначе мне совсем не весело!
— Сожалею, — вновь кратко отозвался я, а зашифрованное послание вновь твердило "отвали!".
— Ну, давай я тебя развлеку! Сделаю, что только пожелаешь. Все!
— Отвали, — пожелал я, на этот раз, не подразумевая никакого скрытого смысла.
Миа хмыкнула и действительно выполнила мое желание. Она отцепилась от руки (что я начал считать невозможным, сравнивая ее с гигантским паразитом, от которого можно избавиться лишь ампутировав конечность) и всем своим видом изображая обиду, пристала к Владику, который и так до чертиков ее боится. Теперь же он и вовсе перестанет спать по ночам. Бедный мальчик, вот только мне его совсем не жаль. Избавиться бы еще и от надзирателей.
Уловив брошенный на него взгляд, ко мне обратился Восьмой:
— Может над чем задумались, что настроение подпортилось, господин?
— Ты еще не лезь! — рявкнул я на него.
Прошли еще немного. Я остыл, что в такую мерзкую погоду и с таким скверным настроением непросто. Вот странно: вроде под действием холодной воды остывание должно проходить скорее — ан нет! Под этой моросью жар гнева только разгорается сильнее. Но все же я приутих, и заговорил, ни к кому конкретно не обращаясь, озвучивая терзавшие меня мысли:
— Думал, вот, что я делаю и зачем. Вылупился такой весь из себя белый, со сверкающими перьями, Феникс, сам, по сути, являясь еще ребенком, потому как ничего не знаю об этом мире и его законах, да и начал наводить свои порядки. Что нравится мне — оставим. Что противно — отбросим. Так получается?!