Человек по имени Феникс (СИ)

Мы с Ольгой отправились дальше путешествовать по городу, а дети, среди которых затесался взрослый ребенок, отбросили надоевшую лодку подальше и начали придумывать новую игру. Прежде чем отбросить лодку, Рин настойчиво предлагал и мне прокатиться те  два раза. Я естественно отказался... от двух раз. Но один разик — можно.

— О, тут и такое есть! — удивился я, когда заметил крупное здание с вывеской "Театр".

— Конечно, — ответила моя спутница. — Можно было бы зайти, но вот представлений на сегодня нет.

Не сказать, что я сильно расстроился, но все же увидеть иномировую постановку думаю, стоит как—нибудь.

Внезапно услышал я топот множества ног, а следом и крики:

— Держи ее!

— Хватай ведьму!

— На костер!

Почему—то мне сразу стало нехорошо на душе, словно тяжким грузом легло ощущение неотвратимой беды. И действительно, стоило нам с Ольгой посторониться, как мимо нас пробежала веселая и счастливая Миалла, а следом за ней толпа горожан с факелами, веревками и цепями. Пробегая мимо меня, ведьма даже успела послать воздушный поцелуй. Она не выглядела напуганной или расстроенной, нет — она была счастлива! Чего нельзя сказать о преследователях, которые пылая праведным гневом, наполненные желанием сжечь ведьму, преодолевали возможности своих тел и уже порядком замылились бегать. Желание помогать Миалле пропало мгновенно — пусть сама разбирается, раз уж устроила такой бедлам.

— Дела—а! — протянула Ольга, и я вынужден был с ней согласиться.

Еще долго мы гуляли по Сбору. Даже спустились к менее зажиточным частям города. Постоянно оглядываясь, я привлек внимание Ольги:

— Что—то случилось?

— Нет. Все нормально, — отвечал я, но продолжил коситься по сторонам. Меня не покидало ощущение, что за нами кто—то следит.

Прогуливаясь по одной из улиц, я застал еще одного товарища. Первосвященник Харимон зазывал народ уверовать в своего бога и отринуть пустое язычество или господствующий атеизм. Для этого он устроил импровизированную сцену из бочек и сложенных на них досок. С этой сцены он вещал истины, в кои верил сам, простому городскому люду, совершенно не обращавшему внимания на лишнюю трескотню, и продолжавшему спешить по своим делам. Харимон размахивал руками, топал ногами, забывшись, что все это представление происходит на криво собранном помосте, грозящем каждую секунду развалиться.

— Что—то цирк в этот раз рано приехал, — задумчиво проговорила Ольга, увидевшая выступление огненного мага.

— Эх, этот цирк приехал лично со мной.

— Ты руководишь цирком?

— Да, и ты почти со всеми его представителями познакомилась. Жаль самых главных клоунов я отправил в отпуск, — произнес я, с грустью и тоской вспоминая верных и надежных тавров.

— ...ибо сказано в Книге Огня: "И придет Огнеликий. И будет гореть он. И..."

— Давай пойдем отсюда? — предложил я девушке, заслушавшейся проповедью первосвященника. — А то чует сердце: меня опять втянут!

— "...и вознесется дух сгоревшего вместе со мной..."

— Интересно же, — не унималась подруга, продолжая приближаться, к пытающемуся сохранить равновесие на разваливающемся под его ногами постаменте священнику. — Давай посмотрим еще.

— "...сказал тогда Рака—Хье—Ин недостойному смертному..."

— Чего тут смотреть?! — не унимался я, все яснее ощущаю угрозу своему мирному существованию.

— Погоди! Он вот—вот упадет!

Бедный Харимон даже и не подозревает, что все те, кто останавливаются послушать его проповедь, на самом деле ожидают его скорейшего падения. Впрочем, так всегда и бывает, падение того, кто высоко взлетел, вызывает больший интерес, нежели сам взлет.

— "...овца пасется на лугу, рыба в воде, а человек..."

"Ну же, падай!!!" — так и ощущал я молчаливый приказ дюжины собравшихся вокруг людей.

И он упал.

Раздался грохот, поднялась пыль; зрители разразились хохотом, а священник поминал отнюдь не ангелов. Не имея сил оставаться в стороне, я подбежал к товарищу и помог выбраться из—под обломков помоста. Отряхнул от пыли и убедился, что маг физически не пострадал, а вот на душе зазияла рана. Еще бы не расстроится, когда мало того, что на тебя смотрят как на клоуна, так еще и потешно падаешь в угоду толпе. Так стало обидно за этого человека веры (пусть и пустой), что...

— Чего хохочете? Человек упал, а вам потешно? Никто, ведь никто из вас не решил подойти и помочь подняться! Грустно должно быть, а вы смеетесь!

Вначале весельчаки хотели и меня засмеять. Ведь слова не так уж и важны, когда их не желают слышать, и один мужичок уж поднял руку, указывая на меня и сквозь смех, выговаривая "еще один...". Но мне так и не удалось узнать, что же я за "еще один", потому как меня узнали, и смех разом прекратился. За мгновение, вся эта хохочущая братия, что сквозь смех и толстокожесть не слышала и не чувствовала ничего кроме себя, словно попала под холодный душ. Им сразу звучным колоколом отливались мои слова в мозгу и раскаленным железом навечно выжигались в памяти.