Человек по имени Как-его-там. Полиция, полиция, картофельное пюре! Негодяй из Сефлё

– Рыбак рыбака… – философски заметил Гунвальд Ларссон.

Она долго смотрела на него, потом резко сказала:

– Гунвальд, я хочу, чтобы ты понял одно: такие люди, как Бруберг и Пальмгрен, вовсе не принадлежат к нашему кругу. Правда, у них много денег, особенно у Пальмгрена. Но им не хватает стиля, изысканности. Это бесцеремонные дельцы, которые сметают все на своем пути. Я слышала, Бруберг чуть ли не ростовщик, а Пальмгрен большинство своих темных дел вел за границей. Конечно, у таких людей есть деньги, которые открывают им доступ в высшие сферы, но все-таки им чего-то не хватает. И их никогда не признают до конца.

– Ну-ну, это уже занятно. Значит, ты не признаешь Бруберга?

– Признаю, но только из-за его денег. То же самое с Пальмгреном. Его состояние сделало его влиятельным и там и сям. Общество зависит от наличия людей типа Пальмгрена и Бруберга. Во многом они – более важные детали механизма страны, чем и правительство, и риксдаг, и прочее. Поэтому даже люди нашего круга вынуждены их признавать. – Потом она холодно добавила: – Хугольд может вернуться в любую минуту. И я не хочу, чтобы он тебя здесь застал.

– Короткий же у него рабочий день!

– Да, короткий. У людей высокой квалификации часто так бывает. Прощай, Гунвальд.

– Ну что ж, ты, во всяком случае, помогла, – хмыкнул он, вставая.

– Я бы не сказала тебе ни слова, если бы ты не шантажировал меня. И для меня было бы лучше не видеть тебя еще лет десять.

– И для меня тоже. Пока.

Она не ответила.

– Я, пожалуй, тоже пойду, – сказала ее подруга, поднимаясь.

Гунвальд Ларссон взглянул на нее. Высокая симпатичная девушка, ему почти по плечо. Хорошо и со вкусом одета. В меру накрашена. Вообще все в меру. Он не видел машины на улице, а потому спросил:

– Подкинуть вас в город?

– Да, спасибо.

Когда они садились в машину, он покосился на руку девушки – нет ли обручального кольца. Кольца не было.

– Простите, я тогда не расслышал фамилию?

– Линдберг. Соня Линдберг. Я тебя помню с детства.

Может, пригласить ее куда-нибудь? Нет, спешить ни к чему. Он ей как-нибудь позвонит.

– Где тебя высадить? – спросил он.

– На Стуреплан. Я работаю на Биргер-Ярлсгатан. И живу там же.

«Хорошо, – подумал он. – Не пришлось спрашивать».

В кабинете на Кунгсхольмсгатан его ждало много дел. Сделав самые первоочередные, Гунвальд Ларссон позвонил Кольбергу и пересказал ему то, что услышал, не называя источника этих сведений.

– Хорошо, Ларссон, – сказал Кольберг. – Значит, похоже на то, что он собирался удрать.

– По всей вероятности, уже удрал.

– Не думаю. Чемодан, о котором я говорил, по-прежнему стоит в его кабинете на Кунгсгатан. Я только сейчас звонил его секретарше, и она сказала, что полчаса назад Бруберг сообщил, что не успеет вернуться в контору до пяти.

– Он, наверное, отсиживается в какой-нибудь гостинице, – задумчиво произнес Ларссон.

– Очевидно. Я попытаюсь проверить. Но маловероятно, чтобы он поселился там под своим именем.

– Да, вряд ли. А ты нашел эту девицу?

– Пока нет. Жду сообщения из полиции нравов. – И пожаловался: – Долгое дело. Если я не успею попасть на Кунгсгатан до пяти, ты не мог бы последить за этой проклятой ростовщической конторой? Или поручить кому-нибудь?

Ларссону, разумеется, хотелось сказать «нет».

– Ладно, – все-таки выговорил он наконец. – Послежу.

– Спасибо.

«Скажи спасибо моей милой сестричке», – подумал Гунвальд Ларссон.

XIV

Леннарт Кольберг битый час прождал сообщения из полиции нравов. То, что утром казалось простым деловым поручением – беседа с двумя свидетелями, – каким-то образом превратилось в настоящую охоту за ними.

Хампус Бруберг и эта непонятная Хелена Ханссон вдруг стали лицами, на которых объявлен розыск, а он сам как какой-то паук сидит и караулит паутину. Странно, но он по-прежнему не знал, почему ищет этих людей. Против них не выдвинуто никаких обвинений. Как свидетели, они уже допрошены полицией в Мальмё, и здравый смысл подсказывает, что никто из них двоих не имеет ничего общего с убийством Виктора Пальмгрена.

И все же он не мог отделаться от чувства, что их нужно найти как можно быстрее.

Зачем?

«Это все твоя полицейская душа не может успокоиться, – мрачно думал он. – Тебя испортили годы службы, ты уже не в состоянии мыслить как нормальный человек».

Двадцать три года ежедневного общения с полицейскими привели к тому, что даже в своей семье он никогда не чувствовал себя по-настоящему свободным.

Почему полицейские общаются почти исключительно с полицейскими? Конечно, потому, что так проще. Проще держаться на расстоянии. Но проще и не обращать внимания на то нездоровое панибратство, которое в течение многих лет беспрепятственно процветает в полиции. В итоге полицейский сам исключает себя из общества, которое должен охранять и с которым должен был бы составлять единое целое.

Полицейские, например, не критикуют друг друга, разве что в исключительных случаях.