Человек по имени Как-его-там. Полиция, полиция, картофельное пюре! Негодяй из Сефлё

Сейчас Ларссон стоял на первом этаже старого, но крепкого жилого дома на Торсгатан, сердито глядя на дверь табачного цвета. Над почтовым ящиком висел прямоугольник из белого картона, на котором очень аккуратным почерком шариковой ручкой было написано: «Цакриссон». Фамилию обвели красивой зеленой рамочкой с завитушками, выполненной с большим старанием.

Ларссон позвонил, потом постучал и пнул ногой в дверь, однако достиг лишь одного результата: соседка, пожилая женщина, выглянула из-за своей двери и с укоризной посмотрела на него. Ларссон ответил ей таким свирепым взглядом, что соседка мгновенно исчезла. Он слышал, как она набрасывает цепочку и запирает дверь на замок. Наверное, сейчас начнет баррикадировать дверь мебелью. Ларссон почесал подбородок и принялся обдумывать дальнейшие действия. Написать записку и бросить ее в почтовый ящик? А может, написать что-нибудь прямо на этом куске картона?

Дверь парадного открылась, и вошла женщина лет тридцати пяти. Она держала в руках два бумажных пакета с бакалейными товарами и, направляясь к лифту, с беспокойством рассматривала Гунвальда Ларссона.

– Послушайте!

– Да? – испуганно сказала она.

– Я ищу полицейского, который живет здесь.

– Цакриссона?

– Совершенно верно.

– Детектива?

– Что?

– Детектив Цакриссон. Тот, который спас людей из горящего дома.

Гунвальд Ларссон с изумлением уставился на нее. Наконец он сказал:

– Да, похоже, это тот человек, которого я ищу.

– Мы очень гордимся им, – заявила женщина.

– Да, понятно.

– Он работает у нас смотрителем, – проинформировала она. – Причем тоже отлично справляется.

– Ага.

– Но он очень строгий. Не позволяет детям слишком баловаться. Иногда он надевает свою фуражку, чтобы их напугать.

– Фуражку?

– Да, у него в бойлерной есть полицейская фуражка.

– В бойлерной?

– Ну да. Кстати, вы туда не заглядывали? Он обычно работает там, внизу. Если вы постучите в дверь, он вам откроет.

Она сделала шаг по направлению к лифту, остановилась и улыбнулась Гунвальду Ларссону.

– Надеюсь, вы пришли не с дурными намерениями, – сказала она. – Цакриссон не из тех, кто не умеет постоять за себя.

Гунвальд Ларссон стоял в оцепенении, пока поскрипывающий лифт не скрылся из виду. Потом он быстро, в несколько прыжков, спустился по винтовой каменной лестнице в подвал и остановился перед закрытой металлической дверью. Ухватился двумя руками за дверную ручку и изо всех сил потянул ее на себя, но дверь не поддалась.

Он заколотил в дверь кулаками. Ничего не произошло. Он повернулся и пять раз ударил в дверь ногой. Тонкое железо загромыхало.

Внезапно кое-что произошло.

Из-за двери кто-то сказал уверенным голосом:

– А ну, брысь отсюда!

Гунвальд Ларссон все еще был под впечатлением событий нескольких последних минут и не смог ответить сразу.

– Здесь нельзя играть, – угрожающе раздалось из-за двери. – Я ведь уже вам об этом говорил.

– Открывай! – заорал Гунвальд Ларссон. – Открывай, а не то я сейчас разнесу весь этот чертов дом!

Две секунды было тихо. Потом могучие петли заскрипели, и дверь медленно приоткрылась. Из-за нее выглянул Цакриссон, испуганный и ошарашенный.

– Ой, – сказал он. – Ой, извините… Я не знал…

Гунвальд Ларссон отодвинул его в сторону и вошел в бойлерную. Остановился и с удивлением огляделся.

В бойлерной было безукоризненно чисто. На полу лежал яркий цветной коврик, сплетенный из полосок пластика, а напротив мазутных бойлеров стоял выкрашенный белой краской круглый кофейный столик с железными ножками. Кроме того, здесь имелись два плетеных кресла с клетчатыми подушками оранжево-голубого цвета, большой цветастый плед и раскрашенная от руки красная ваза с двумя красными и двумя желтыми пластмассовыми тюльпанами. На столике стояли зеленая фарфоровая пепельница, бутылка лимонада и стакан, а также лежал раскрытый журнал. На стене висели два предмета: полицейская фуражка и цветной портрет короля. Журнал был из разряда тех, что помещают фотографии полураздетых девушек и публикуют искаженные до неузнаваемости версии классических уголовных преступлений. Очевидно, Цакриссон как раз читал статью под заглавием «Сумасшедший доктор расчленил двух голых женщин на шестьдесят частей» либо изучал цветную фотографию во весь разворот, изображающую розовенькую даму с огромным бюстом и тщательно выбритыми гениталиями, которые она призывно открывала двумя пальчиками взгляду наблюдателя.

На самом Цакриссоне были надеты майка, войлочные шлепанцы и синие форменные брюки. В помещении стояла страшная жара.

Гунвальд Ларссон ничего не говорил. Он тщательно изучал интерьер. Цакриссон следил за его взглядом и нервно переминался с ноги на ногу. Наконец он, по-видимому, решил, что нужно разрядить обстановку, и сказал с напускной веселостью:

– Даже такое рабочее место можно сделать уютным, разве не так?

– Этим ты пугаешь детей? – сказал Гунвальд Ларссон, показывая на фуражку.

Цакриссон побагровел.

– Я не понимаю… – начал он, но Гунвальд Ларссон тут же перебил его:

– Я, конечно, пришел сюда не для того, чтобы обсуждать, как воспитывать детей или обставлять комнату.

– Да-да, – покорно сказал Цакриссон.