Человек по имени Как-его-там

— А ну, брысь отсюда!

Гюнвальд Ларссон все еще был под впечатлением событий нескольких последних минут и не смог ответить сразу.

— Здесь нельзя играть, — угрожающе раздалось из-за двери. — Я ведь тебе уже говорил об этом.

— Открывай! — заорал Гюнвальд Ларссон. — Открывай, а не то я сейчас развалю весь этот чертов дом!

Две секунды было тихо. Потом могучие петли заскрипели и дверь медленно приоткрылась. Из-за нее выглянул Цакриссон, испуганный и ошарашенный.

— Ой, — сказал он. — Ой, извините… Я не знал…

Гюнвальд Ларссон отодвинул его в сторону и вошел в бойлерную. Остановился и с удивлением огляделся.

В бойлерной было безукоризненно чисто. На полу лежал яркий цветной коврик, сплетенный из полосок пластика, а напротив мазутных бойлеров стоял выкрашенный белой краской круглый кофейный столик с железными ножками. Кроме того, здесь были два плетеных кресла с клетчатыми подушками оранжево-голубого цвета, большой цветастый плед и раскрашенная от руки красная ваза с двумя красными и двумя желтыми пластмассовыми тюльпанами. На столике стояли зеленая фарфоровая пепельница, бутылка лимонада и стакан, а также лежал раскрытый журнал. На стене висели два предмета: полицейская фуражка и цветной портрет короля. Журнал был из разряда тех, что помещают фотографии полураздетых девушек и публикуют искаженные до неузнаваемости версии классических уголовных преступлений. Было очевидно, что Цакриссон как раз читал статью под заглавием «Сумасшедший доктор расчленил двух голых женщин на 60 частей» либо изучал цветную фотографию во весь разворот, изображающую розовенькую даму с огромным бюстом и тщательно выбритыми гениталиями, которые она призывно открывала двумя пальчиками взгляду наблюдателя.

На самом Цакриссоне были надеты майка, войлочные шлепанцы и синие форменные брюки.

В помещении было очень жарко.

Гюнвальд Ларссон ничего не говорил. Он был поглощен тщательным изучением интерьера. Цакриссон следил за его взглядом и нервно переминался с ноги на ногу. Наконец он, по-видимому, решил, что нужно разрядить обстановку, и сказал с напускной веселостью:

— Даже такое рабочее место можно сделать уютным, разве не так?

— Этим ты пугаешь детей? — сказал Гюнвальд Ларссон, показывая на фуражку.

Цакриссон побагровел.

— Я не понимаю… — начал он, но Гюнвальд Ларссон тут же перебил его:

— Я, конечно, пришел сюда не для того, чтобы обсуждать, как воспитывать детей или обставлять комнату.

— Да-да, — покорно сказал Цакриссон.

— Меня интересует только одно. Когда ты наконец-то явился на место пожара на Шёльдгатан, то перед тем как начать спасать всех тех людей, ты что-то начал бормотать насчет того, что пожарные уже должны были бы приехать. Что ты хотел этим сказать, черт возьми?

— Ну, я… я хотел… когда я сказал… это не я…

— Перестань мямлить. Отвечай быстро.

— Я увидел пожар, когда был на Розенлундсгатан и сразу побежал к ближайшему телефону-автомату. В центральной диспетчерской мне ответили, что они уже приняли вызов и пожарная машина уже находится там.

— Ну и что же, была она там?

— Нет, но…

Цакриссон замолчал.

— Что, но?

— Но человек из центральной диспетчерской мне действительно так ответил. Мы послали пожарную машину, сказал он. Она уже там.

— Как же такое могло произойти? Эта чертова машина что же, исчезла по дороге туда?

— Нет, я не знаю, — сконфуженно сказал Цакриссон.

— Ты побежал обратно, так?

— Да, когда вы… когда вы…

— Что тебе ответили в центральной диспетчерской на этот раз?

— Я не знаю. На этот раз я побежал к телефону срочного вызова.

— Однако в первый раз ты звонил из телефона-автомата?

— Да, я был ближе к нему. Я побежал к нему, позвонил, и в центральной диспетчерской мне сказали…

— …что пожарная машина уже там. Да, да, я об этом уже слышал. А что тебе сказали в центральной диспетчерской во второй раз?

— Я… я не помню.

— Не помнишь?

— Наверное, я был очень возбужден, — неубедительно сказал Цакриссон.

— Полицию на пожары тоже вызывают, так ведь?

— Конечно… Думаю, что да… Я хотел сказать…

— Куда же в таком случае подевался полицейский автомобиль, который тоже должен был приехать?

Мужчина в майке и форменных брюках виновато понурил голову.

— Не знаю, — угрюмо ответил он.

Гюнвальд Ларссон посмотрел на него в упор и повысил голос:

— Как ты мог быть настолько тупым, что никому об этом не сказал?

— Что? А о чем я должен был сказать?

— О том, что пожарные уже выехали, когда ты им позвонил! И что пожарная машина исчезла! Кто, например, вызвал пожарных в первый раз? Тебя об этом расспрашивали, ведь так? И ты знал, что я болен, так? Я прав?

— Да, но я не понимаю…

— О Боже, я это вижу. Ты не помнишь, что сказали тебе в центральной диспетчерской во второй раз. Но сам-то ты помнишь, что сказал?

— Пожар, здесь пожар… или что-то вроде этого. Я… я был слишком возбужден. А потом я побежал.

— Пожар, здесь пожар? И ты не упомянул, где именно пожар?

— Да, конечно, я это сказал. Я почти прокричал: «Пожар на Шельдгатан!» Да, а потом приехали пожарные.

— И они тебе не сказали, что пожарная машина уже там? Я имею в виду, когда ты звонил.

— Нет.

Цакриссон задумался на несколько секунд.