Человек под маской дьявола

Ирина спрятала слезы, прикрыв глаза дрожащей рукой. Мне по человечески стало жаль ее. Я достала из сумки деньги, и положила на стол. Она безумным взглядом посмотрела на деньги.

— Забери.

— Я хочу помочь тебе…

— Немедленно забери. Я здоровая женщина, сама могу заработать… Тогда времена были другие, и у меня не было выбора, а сейчас в этом нет необходимости. Мои дети сыты, мы не бедствуем.

Я не хотела ее расстраивать, поэтому убрала деньги в сумку. Просидев еще несколько часов, мы распрощались под вечер, дав друг другу обещание видеться чаще.

Первый мой Новый Год в СССР, я встречала в этом тихом, забытом доме, вместе с Ириной и ее детьми. Впервые увидев Германа, Ирина застыла на месте и долгое время не могла отвести от него взгляда. Затем подошла ко мне, обняла и прижала к себе.

— Он так похож на него.

В тот день я впервые, после возвращения в Россию, расплакалась. Я проплакала почти час у нее на плече, пока мальчишки в детской комнате играли в войнушку. Герман был самым рьяным защитником Родины, он бегал по комнате и кричал: «Гитлер капут!» «Ханде хох!» А я отчаянно рыдала. Я боялась, что когда-нибудь он узнает правду о своем отце и возненавидит его всем своим отважным сердечком. Я никогда не затрагивала с ним эту тему, даже когда он спрашивал всегда старалась отклониться от ответа или отвести его вопросы в другую сторону. Я боялась, что мой сын вырастет в тени преступлений Генриха. Что люди, будут тыкать в него пальцами и говорить, что он сын убийцы. Но больше всего на свете я боялась ненависти, что может родиться в сердце Германа. Ненависти к родному отцу.

Я видела, что после войны творилось с несчастными детьми. Как их ломала реальность и жестокая правда. Сколько слез они проливали, совсем юные, не окрепшие и не осознающие всю суровость открывшейся правды. Мне было жаль их… Я боялась, что мой сын тоже не сможет жить с этой правдой. Я боялась оставить холодный след на его жизни. Поэтому молчала».

Эпилог.

Мир тому, кто не боится

Ослепительной мечты,

Для него восторг таится,

Для него цветут цветы!

(Константин Бальмонт)

Когда Анна Павловна замолчала, она посмотрела на меня, с тоской и мольбой во взгляде.

— Скоро наступит мой срок. Я чувствую это. Становиться как-то легче. И дышать уже не так трудно и вспоминать не так больно… И я хочу просить тебя…

— Проси что угодно! — хватая ее руку, решительно воскликнула я.

Она протянула мне листок бумаги, пожелтевший от времени и истрепавшийся по краям.

— Это его последнее письмо. — тихо сказала Анна. — Он оставил его в тот день. Ты можешь прочесть, если пожелаешь… на обратной стороне адрес. После моей смерти, я хочу чтобы мой прах был развеян в том же поле, за домом, где я оставила его навсегда… Кто знает, может пришло время нам встретиться вновь? Может наши души достаточно настрадались, и пришло время и нам обрести покой…

Я кивнула и забрала у нее из рук письмо.

В тот же вечер, Анна Павловна Оролова, она же Анна фон Зиммер, женщина удивительной судьбы, закрыла глаза навсегда. Она не страдала и не мучилась, она просто уснула и больше не проснулась. Я настояла на ее кремации, и когда мне вручили урну с прахом, занялась подготовками к поездке в Германию.

Первым делом я решила прочесть письмо. Я пришла домой, поставила урну на стол, и села читать. Письмо было написано на немецком, красивым ровным почерком, принадлежавшем мою прадеду.

«Дорогая моя Анни, я долго не мог решиться и написать тебе это письмо. Возможно последнее в нашей жизни. Пришло время и скоро все закончится. Наверняка меня будут судить и предадут мою имя позору. Но я не отрицаю своей вины за случившееся и признаю все, что однажды обо мне смогут сказать. Я виноват, Анни, виноват и раскаиваюсь. Но не потому, что перестал верить в свои идеалы. А оттого, что встретил тебя. Я раскаиваюсь перед тобой.