Человек. Повесть

Я поворачиваю голову в сторону склона, где черные ели прорезают сизую дымку облаков. И вижу вспышку. В самом начале конвоя поднимается крик. Потом еще одна вспышка. Ее свет опережает громкий звук хлопка, что всегда следует за магическими взрывами. У нас всего один чароплет на весь отряд, и кто знает, как его сюда занесло пару месяцев назад. Волнение раскатывается по лицам заключенных. Крики не стихают, а за ними следует лязг вынутых из ножен мечей и ржание лошадей.

Я обогнул телегу и вытянул голову, пытаясь понять, что происходит. В тумане люди походят на черные тени, что мельтешат в панике. Узкий проход не дает им возможности нормально передвигаться между лошадьми и телегами, но когда сизая дымка чуть сдвигается, я вижу на изгибе тропы придавленную повозкой лошадь. Ее черные глаза испуганно таращатся, в то время как заключенные пытаются одолеть конвой стражей, чтобы прорваться на свободу. Ими движет отчаянье, иначе это никак не назовешь, потому что обратный путь для них отрезан нами, а впереди только рудники. На что только рассчитывают эти люди, когда бросаются на острые мечи.

Еще одна вспышка света и грохот сотрясает раскатом вершины гор.

«Поганый ублюдок чароплет,» – думаю я, поднимая глаза к склону, и понимаю, что нам всем конец.

Белая масса тяжелым пластом сдвинулась с места, она разинула заснеженную пасть и поползла с шумом вниз.

Перед тем, как меня накрыло, я успел увидеть взгляд Сухэя. Кажется, он что-то кричал, но его голос потонул в воплях других людей. Треск и грохот заполнил мой слух, визги коней, звук скрежета металлических прутьев. Удар. И шум снега перемешался с гулом пульса. Мой лук за спиной треснул, когда меня перевернуло на спину и приложило к чему-то твердому. Тетива лопнула, и щеку обожгло жаром. Еще один удар – и меня снова закружило в белых простынях вязкого снега. Перевернуло и скрутило, смело и поломало. Перед глазами замелькали собственные руки, ноги, чья-то голова. Мои зубы ударились друг о друга, внутренности скакнули в животе, кости хрустнули, но мир не прекращал вращаться, пока мое тело не ударилось обо что-то мягкое и пружинистое, после чего его отбросило в сторону и накрыло тишиной.

***

Кажется, я все же дышу. Хотя дыхание что-то прочно держит внутри ребер. Как тогда, когда я впервые ее увидел. Единственное светлое пятно в моей жизни. Теплый образ, что согревал сильнее пропахшей потом одежды. Ничто не держало меня на этой земле так прочно, как ее нежный взгляд.

Жаркая ладонь с тонкими пальцами прижимается к моей щеке, она опаляет, и мне хочется потонуть в этом чувстве, но я кашляю и отрывая глаза. Красные сгустки расплываются на белом снегу, я делаю вдох и пытаюсь пошевелиться. Все тело сковано и готово сдаться, но я приказываю ему сжимать пальцы, дергать руками и отталкиваться ногами. Я словно оса, застрявшая в сладком меду. Что-то впивается в низ позвоночника, боль такая нестерпимая, что я слышу собственный вой, и снег вновь залезает в мой рот и забивается в ноздри. Я кашляю и продолжаю двигаться, бьюсь о прочные снежные стены, пока мои пальцы не начинают ощущать холод ветра. Они пробились на поверхность, вылезли сквозь толщу завала, оставив меня под ним. Я дергаю руку обратно и снова вверх, и так до тех пор, пока вокруг нее не становится достаточно свободно, чтобы попытаться просунуть в образовавшуюся нишу лицо.

Я вижу небо. Надо мной толща скомканного снег и тяжелые серые облака. Они по-прежнему прочно держатся за горы и наблюдают за крошечным человеком, смотрящим на них сквозь узкую щель в снегу. Там воздух, там звуки, там свет. Моргаю – вокруг лишь тишина и холод.

Я пытаюсь оттолкнуться ногами, чтобы продвинуться к поверхности, но мое движение приводит лишь к тому, что снег проваливается, и я отдалялась от неба. Замерев, как охотничий сокол, которому на голову надели клобук, я прикидываю свои шансы. Медленно ощупываю ступней пространство вокруг. Впервые за всю жизнь удача обратила на меня свой взор. Я уперся во что-то твердое и осторожно подтолкнул себя вверх. Пятно света приблизилось, а рука на поверхности смогла начать поиски за что зацепиться. Все попытки были тщетными, пока локоть не уперся в толщу снега. Я тяну свое тело, чувствуя обжигающую боль. Она искрит в глазах яркими всполохами, пока ледяной воздух не опаляет мое лицо. Я вдыхаю его, и мне хочется хохотать, как это часто поступал отец, когда его руки погружались в тушу мертвого животного. Поэтому я молчу. Делаю последние усилие и вытягиваю себя полностью из объятий сошедшей лавины.

Сначала мне казалось, что нет ничего, кроме снега. Но потом вижу, что то тут, то там торчат доски, камни, какие-то изодранные лохмотья. Я стою на коленях, сплевывая остатки крови во рту, и только тогда ко мне возвращается слух. Людские голоса заставляют меня наконец встать на ноги, и я совершаю первые шаги. Когда нога проваливается по голенище сапога, меня охватывает страх. Я вижу эту синеющую бездну, куда затянуло ногу, и жду, когда она снова меня поглотит. Я не боюсь смерти, но не хочу, чтобы она была такой.