Читаем Человек проходит сквозь стену полностью

18 июля Гудини должен был начать выступления в Копенгагене. Он тянул до последнего момента и 8 числа сел на пароход «Кронпринцесса Сесилия». Отъезд, описанный Беатрис Гудини, представлял собой волнующее зрелище.

Люди на пристани стали свидетелями необычной сцены. Гудини обнимал маленькую старую женщину, облаченную в черный шелк: он шел к трапу, потом возвращался, чтобы снова поцеловать ее. «Эрик, возможно, когда ты приедешь домой, меня уже не будет,»— говорила она. Ей было семьдесят два, и она уже не чувствовала в себе прежних жизненных сил. Очевидно, Гудини не мог уехать, не утешив ее и не выразив своей признательности. Наконец она велела ему идти. Гудини, повернувшись к толпе, сказал: «Смотрите, моя мама прогоняет меня от себя». «Нет, нет!» — запротестовала она, — но тебе пора. Езжай и быстрее возвращайся ко мне».

Он был последним, кто взошел на борт перед самым подъемом трапа.

Прощаясь, миссис Вейсс попросила своего Эрика привезти ей пару меховых тапочек. Он не забыл об этом, но ей не довелось их надеть.

Тот сезон Дэш провел дома, выступая в Эстери-Парк. Мамаша Вейсс пришла на представление, и там с ней случился удар. Дэш сразу телеграфировал Гудини в Гамбург. Гарри был еще в море, когда умерла его мать. Телеграмма не дошла до него, и ее переслали в театр в Копенгаген. Когда Гарри, наконец, прочел ее, он был потрясен. Бесс быстро собрала два маленьких чемодана, и они отправились в германский порт, чтобы сесть на пароход. Коллинз остался улаживать скандал, вызванный срывом контракта, что в Дании считалось серьезным нарушением закона. Коллинза посадили в кутузку и держали там, пока директор театра не уразумел, что случилось.

30 июля Гудини стоял на кладбище, у могилы матери и отца. Теплые меховые тапочки Гарри положил ей в гроб.

Весь август Гарри практически каждый день проводил на могиле, разговаривая с матерью, словно она все еще могла слышать его. Он был безутешен, не мог спать, то и дело звал мать по ночам. По Бродвею поползли слухи, что он сошел с ума от горя.

Прежде чем отправиться в Европу, чтобы продолжить гастроли, Гарри в последний раз посетил могилу матери. В последующие годы он редко покидал Нью-Йорк, не сказав «до свидания» маме. А возвращаясь, первым делом брал такси и мчался на кладбище, даже не заглянув домой.

В середине сентября он был в достаточно хорошей форме, чтобы начать выступать в Нюрнберге. К этому времени он уже собрал все письма матери, начиная с 1900 года, и перепечатал их по-английски, чтобы перечитывать.

На премьере в Нюрнберге он впервые показал свою знаменитую камеру для пыток водой. Принцип трюка был гениален, но рукоплескания оставили Гарри равнодушным. Он лишь поклонился и поспешно ушел в уборную, где на несколько часов впал в горестное оцепенение. Смерть матери свела на нет радость от его собственной победы над смертью.

22 ноября он писал Хардину из театра Алхамбра в Париже: «Мой дорогой брат Дэш. Получил твое письмо из Бостона. Ты, конечно, работал там довольно часто. Экономь деньги, и тебя не будет заботить, вернешься ты туда или нет. Относительно дней рождений. Буду ли я отмечать свой 6 апреля? Мне больно — думать, что я не могу обсудить это с милой мамочкой. Она всегда поздравляла меня 6 апреля, так что этот день я и буду считать днем своего рождения.

Дэш, это тяжело и, похоже, выше моих сил. Иногда все вроде нормально, но стоит остаться в одиночестве, и на меня опять накатывает.

Время лечит раны, но много времени должно пройти прежде, чем забудется страшный удар, который мама хотела отвести от меня. Я работаю над несколькими новыми вещами, и как только что-нибудь получится, дам тебе знать.

Провел чудесный месяц, хотя в делах спад. Но я, не волнуюсь, у тебя и у твоей семьи все хорошо. Привет от Бесс. Ей почему-то последнее время недужилось. Может, все надоело? Помнишь ли ты ту историю? Я никогда не забуду ее. Дай знать о себе. Когда; тебе будет удобно. Твой брат, Гарри Гудини».

Это письмо интересно тем, кто изучает «Гудиниану», по нескольким причинам. Итак, 6 апреля не был… его настоящим днем рождения. Значит, истинной да-; ты Гарри не знал. Он намекает на то, что миссис Вейсс знала о разладе в семье перед отъездом Гудини в Данию, ничего не сказала ему во время их последней встречи, щадя его чувства. Из письма видно также, какие теплые чувства Гарри испытывал к Хардину.

(Интересно, что Гудини не упоминает камеру для пыток водой, которую он в своих записях обозначает ; буквами «в.д.» (вверх дном). Возможно, в то время он еще не оценил важности их с Коллинзом разработки.

Камера стала номером, от которого зрители, казалось, никогда не уставали. Гарри показывал его год за годом «под занавес» представлений- Старые трюки тоже вошли в трехактное вечернее шоу, которое стало его лебединой песней. Ни один Другой помер всемирно известного артиста не вызывал столько пересудов среди непрофессионалов и таких жарких споров среди иллюзионистов.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза