Человек проходит сквозь стену

Ребята, назвавшиеся «Братьями Гудини», взяли с собой и «волшебный ящик». Позднее они вспоминали, что на выставке участвовали и в интермедиях, и в массовых выступлениях на этой гигантской улице. Возможно, так оно и было. Выставка была достаточно велика, чтобы вместить всех желающих. Даже Минни Уильямс был здесь со своими телохранителями и менеджером Багом Макдональдом.

На этом величайшем шоу XIX века начинающий фокусник и его новый партнер не снискал лавров. Нет никаких сведений об их успехах и неудачах, достижениях и провалах на выставке. Но есть свидетельства, что Гарри, уже без Дэша, был нанят цирком Коля и Миддлтона, чтобы выступать с самостоятельным номером за двенадцать долларов в неделю.

Цирк был самым подходящим местом для быстрого приобретения опыта. Гарри давал по двадцать представлений в день! Между выходами он, по мере возможности, наблюдал за выступлениями других артистов. Труппа была хорошая. Многих пригласили в цирк из-за определенных уродств или физических недостатков: карлики, мальчик с крокодиловой кожей, девочка-птица. Другие исполняли трюки с голосом или показывали номера, которые озадачивали или пугали публику, и это будило профессиональное любопытство Гудини. Шпагоглотатели, как он выяснил, на самом деле заставляли твердые стальные клинки скользить по горлу, при этом они подавляли в себе рвотный инстинкт. Он обнаружил, что глотатели огня могут брать в рот очень горячие вещи и держать их там, потихоньку выдыхая воздух так, чтобы огонь не касался мягких тканей нёба.

Гудини восхищался этими номерами. Но его любимцем в копеечном цирке, однако, был Хорас Голдин, чей иллюзион «быстрый огонь» уже завоевал известность. Голдин выступал во флигеле цирка, что уже само по себе было свидетельством успеха, поскольку доступ туда стоил на десять центов дороже.

Когда Гудини обратился к Голдину как один известный факир к другому, Голдин надменно сказал ему: «Послушай, парнишка, ты получаешь двенадцать долларов в неделю. Я получаю семьдесят пять. Поэтому здесь я выше тебя на шесть голов». Гудини вспылил. Только через двадцать пять лет он простил Голдина. В конечном итоге они стали добрыми друзьями, как и подобает великим представителям золотого века водевиля.

Однажды Гарри вернулся домой в расстроенных чувствах: попытка договориться о выступлениях со своим номером не удалась. А он возлагал на этот номер большие надежды. Теперь они рушились. Но вечером того же дня мамаша Вейсс возродила их испытанным способом — нагоняем и ворчанием.

В это время «Братья Гудини» вновь объединились и выступая в Нью-Йорке, переживали такую тяжкую пору, что все, кроме Гарри, окончательно пали духом. Но Гарри никогда не поддавался соблазну поступить на обычную работу и регулярно раз в неделю получать зарплату. Он всегда знал, чего хочет, и всегда бывал одержим.

Гарри начал свою карьеру, имея целый ряд серьезных недостатков. Большинство тех, кто платит за представление, полагает, что фокусник — внушительный человек высокого роста, худощавый, мрачный, как Мефистофель (таким был Херманн), или крупный и величавый, как Геркулес (таким был Келлар). Гудини не был ни тем, ни другим. Он был невысокого роста — около 5 футов 5 дюймов — и, подобно многим другим малорослым мужчинам носил пышную шевелюру. Его одежда как в молодости, так и в более зрелом возрасте всегда выглядела так, будто он в ней спит. Речь его изобиловала грамматическими ошибками, так что даже цирковые импресарио сразу же списали Гарри во второсортники.

Пришлось избавляться и от недостатков, которые вредили ему самым непосредственным образом. Он был молод, а фокусы показывал перед требовательной и потенциально неблагодарной аудиторией. Он работал слишком охотно и слишком упорно. У него не было какой-то модной аппаратуры. Он не был искусным жонглером. Он был слишком горд, чтобы торговаться из-за гонорара, и по этой причине как делец никуда не годился.

Он был здоров, умен и настойчив. Эти качества стороннему наблюдателю могли показаться его единственным достоинством. Но было и еще одно. Гудини имел лицо настоящего мужчины. Стоило сосредоточиться, и его пламенная энергия могла пленить, заворожить публику. А потом — улыбка, и вот уже серо-голубые глаза, горевшие секунду назад, весело искрятся. Он мог улыбаться победной, чарующей улыбкой, которая заставляла толпу забыть о неудачном трюке. Эта чистосердечная, живая улыбка была на его лице до последнего дня. Она нередко выручала его из серьезных передряг. В пивных, где он выступал, без обезоруживающей улыбки было не выжить.