Человек, проходивший сквозь стены (Рассказы)

Да, я совсем забыл про дядю Тома. В прошлом году бомба разрушила его дом в Нормандии, его жена погибла, оба его сына были в плену. Мы приютили его. Он стал все свое время проводить в бистро, стараясь утопить горе в вине. Алкоголь действовал на него плохо; дядя становился сварливым, начинал скандалить. Поэтому его присутствие очень нас обременяло. Этим вечером настроение у него было прескверное, но я встретил его очень ласково и терпеливо сносил его брюзжание. Ведь дядя Том через три месяца умрет; я помнил его агонию. Он ужасно тосковал по сыновьям и все повторял: «Как хочется вернуться на родину!»

Всю ночь я крепко спал и не видел никаких снов. Проснувшись утром, я уже не чувствовал с такой остротой, как накануне, что попал в новую, непривычную обстановку. В квартире мне опять стало знакомо все до мелочей, я играл с детьми, ни о чем не думая. Правда, мне не хватало Жюльетты и Луи, но я уже не так болезненно ощущал их отсутствие, как вчера вечером; мне было уже труднее представить себе их лица. Воспоминания об прожитых мною вперед семнадцати годах стали, казалось, несколько бледнее. Утренние газеты я прочел с интересом: хотя конечный исход текущих событий и был мне известен, но я не мог вспомнить все их перипетии и последовательность.

Я проехал в метро до площади Мадлен и кое-где побывал, но вид парижских улиц меня не удивил. Прошлое для меня смыкалось с настоящим, словно этих семнадцати лет не было. На площади Согласия я увидел немецких моряков, стоявших на карауле перед зданием Морского министерства, и нисколько не пожалел, что Жюльетты нет со мною.

В течение дня у меня было несколько поразительных встреч. Особенно большое впечатление произвела на меня встреча с моим закадычным другом, художником Д. Мы столкнулись лицом к лицу на углу улицы Аркады и улицы Матюрен. Я обрадовался и хотел было протянуть ему руку, но он не заметил моей дружеской улыбки и прошел мимо. Лишь тогда я вспомнил, что пройдет целых десять лет, пока мы познакомимся. Конечно, я мог бы побежать за ним и найти какой-нибудь предлог для знакомства, но что-то помешало мне это сделать: не то уважение к нему, не то покорность року. Мне даже не пришла в голову мысль, что можно упредить время и подружиться с Д. раньше, чем было суждено. И все же эта встреча меня огорчила, я почувствовал разочарование и нетерпение.

За несколько минут до этого я повстречал Жака Сарьета, будущего жениха моей Марии-Терезы. Его вела за руку мать; в другой руке он держал обруч. Я поздоровался с мадам Сарьет, которая начала разговор о своих детях, в особенности о Жаке. Добрая женщина, не менее чем ее муж, стремившаяся помочь возрождению Франции, сообщила мне, что они избрали для Жака поприще священнослужителя. Я сказал ей, что это правильно.

В метро, возвращаясь на Монмартр, я оказался в обществе Роже Л., парня лет тридцати, к которому я никогда не испытывал расположения. Он был расстроен и поведал мне, что его финансовые дела очень плохи. Я с любопытством посмотрел на этого невзрачного человека, который лет через двенадцать должен был стать обладателем огромного состояния, нажитого бесчестными спекуляциями. Пока он разглагольствовал о том, как нуждается, я видел его таким, каким он стал впоследствии: торжествующим, наглым, хамоватым богачом. Но сейчас это был хилый на вид бедняк, державшийся скромно, разговаривавший робко. Он внушил мне и сострадание, и отвращение, когда я вспомнил о предстоявшей ему блестящей карьере.

После обеда я остался дома и вынул из ящика начатую рукопись, пятьдесят страниц которой были, как я упомянул, написаны мною не без таланта. Но, заранее хорошо зная, что будет после пятидесятой страницы, я не чувствовал никакого желания приняться за работу и с унынием подумал, что теперь в течение семнадцати лет моя жизнь будет переливанием из пустого в порожнее, нудным повторением задов…

Меня интересовало одно: как произошел этот таинственный скачок во времени? Но выводы, к которым я пришел, были обескураживающими. Накануне я уже предвидел, что в моем сознании будут одновременно существовать два мира, между которыми была разница во времени, равная семнадцати годам. Теперь я должен был примириться с кошмарным положением, что имеется бесчисленное множество миров, а время есть не что иное, как переход моего сознания из одного мира в другой. Вот сейчас — ровно три часа; я осознаю вокруг себя мир, в котором я фигурирую с пером в руке. Прошла секунда; кругом — уже иной мир, где моя роль изменилась: я отложил перо. Однажды человечество сразу перескочило то, что принято называть семнадцатилетним периодом времени; лишь я один после этого прыжка проделал, неизвестно почему, тот же путь в обратном направлении. Я вообразил себе все это множество миров, где мне предстояло существовать… Какая безотрадная перспектива! В конце концов я заснул, уронив отяжелевшую голову на стол.