Человек, ради которого нужно жить (СИ)

Он не мог осознать, что привязывает его к этому человеку. Почему он всё больше и больше чувствует себя беспомощным и уязвленным. Какая из сотни его масок дала трещину, о которой он даже не подозревал, и почему слабость за такое короткое время одолела железную выдержку и чёрствое сердце, натренированные годами. Как он вообще мог позволить кому-то проникнуть так глубоко в его сознание и разрушить его.

Но Юэла ведь не была разрушителем. Она относилась очень аккуратно к людям и их хрупкому миру. Она не хотела врываться в чужие жизни. Картрайт держалась на расстоянии от Леви, лишь изредка нарушая его.

И этих «изредка» было более, чем достаточно.

Но он не жалел о том, что сделал. Ничуть…

В эту светлую ночь он не спал. Тонкие занавески не смогли спрятать слишком яркий свет полной луны, и она нагло проникала своими лучами внутрь помещения. А он с раннего детства любил засыпать в полной темноте. Типичная привычка для того, кто в детстве не видел ни солнца, ни луны. Только тусклые фонари и слабый свет свечей.

А может быть он лишь отмазывал свою бессонницу таким образом, прекрасно понимая, чем в действительности она вызвана — раздумьями. Как мало, оказывается, у него в жизни времени на то, чтобы просто думать. И слава богу, ведь ничего, кроме разочарования, эти раздумья не приносят.

Поняв, что сегодня он вряд ли уснёт, он сел на кровать, обводя взглядом комнату, утонувшую в бледном свете. Пустые койки с белыми простынями, голые стены. Всё было слишком чужим для него.

Краем глаза Леви увидел, что его действие не осталось незамеченным. Юэла повернула голову в его сторону. Её лицо было смутно различимо. Она лишь ненадолго кинула на него изучающий взгляд, а потом снова отвернулась, уставившись в окно.

Неловкое молчание. А ведь было столько тем для разговора, которые не нашли отклика утром ни днём, ни утром, и все равно безнадежно ждали, пока их, наконец, вытащат на свет. Теперь, когда Аккерман мог бы побыть в той самой тишине, которую так сильно желал, он искал повод её разрушить, потому что она странным образом начала давить на него. Но Картрайт опередила:

— Как ты себя чувствуешь?

Её голос звучал так, будто бы она спрашивала чисто из вежливости, а не потому, что ей было интересно. Точно они оба силились отстраниться друг от друга, расширить дистанцию. Но этот голос наконец вернул его в привычную жизнь, чего он всё никак не мог добиться, пролежав здесь целые сутки.

— Бывало и лучше, — ответил Леви, глубоко вздохнув. — А ты?

— Бывало и хуже, — усмехнулась девушка, снова повернув голову к главнокомандующему. Она хотела спросить намного больше, чем просто «как ты себя чувствуешь», но что-то сдерживало её.

Недосказанность, непонимание между ними. Конечно, она не стала слепо принимать близко к сердцу слова Ханджи, но осадок остался. Однако ей надо было нарушить тишину…

Сейчас, в этой напряжённой тишине, до тех пор, пока она не услышала, как Аккерман встаёт, все её страхи грозились вновь выбраться наружу. Лица погибших товарищей всплывали в мыслях. Она не хотела плакать. Слишком часто она делала это рядом с ним. Она клялась самой себе стать сильнее, но снова и снова, как только Аккерман находился рядом в те моменты, когда её нервы и так были на пределе, она не могла себя сдержать. Что-то внутри неё вопреки собственным запретам позволяли ей быть слабой рядом с тем, кто сильнее её.

А она и не пыталась доказать обратное. Она признавала его превосходство. Так было установлено природой, которую она прочувствовала на себе во время их поединка с ним.

Вот и сейчас необъяснимые слёзы подступали к горлу, заволакивали глаза, и Юэла отчаянно пыталась скрыть их. Проглотить. Как бы она не старалась доказать себе, что всё ещё способна жить человеческой жизнью, а не быть лишь унылой машиной, она была сломана. Не недавней вылазкой за стену, не встречей с Энни Леонхарт.

Нет.

Та самая ошибка, когда она не смогла выстрелить в человека, которого позже назвала врагом всей своей жизни. Она колебалась, пока тело человека, с которым девушка прожила всю свою жизнь, без сознания упало к её коленям после оглушительного выстрела.

Потом — самопожертвованность её отряда, из-за которой она до сих пор живёт, обречённая на вечные кошмары и долгие, бессонные ночи…

…и постоянно рушащиеся надежды.

Время немного смягчало боль, но стоило Картрайт снова увидеть павших товарищей, как рана открывалась. Аккерман был прав. Новое подразделение не сотрёт ей память. Надеяться было глупо.

Эти мысли каждую ночь, как шарманка, крутились в голове и мешали спать. Но сейчас…

Сейчас она не хотела их слушать.

— Уверена? — вкрадчивый голос пробрался внутрь, и от этого по спине пробежал холодок. Она не станет больше показывать свои эмоции перед ним.

— Нет, — и лгать перед ним она тоже не будет…

— Что именно? — спросил тот же монотонный тон.

— Слабость и полное непонимание того, что твориться с моей жизнью, — ответила Юэла, молясь, чтобы её голос не дрогнул в самый неподходящий момент.

— М-м, да что ты говоришь, — горько ухмыльнулся Аккерман.