Ничего этого она не рассказывает. В каком-то женском журнале нахожу веселые строчки о том, что Тарасова, оказывается, умеет за полчаса нарубить тазик новогоднего оливье. Что это о ней говорит? Как минимум то, что ей было для кого рубить этот тазик. Снова перезваниваю Кате: «Какая она? Как с ней говорить? Как вести себя так, чтобы разговор – получился?»
«Это невозможно объяснить в двух словах, – отвечает Катя, – но она – настоящая. Могила Нины Зархи, моей мамы, и могилы Таниных близких рядом. Каждый раз, когда я приезжаю на кладбище, я вижу там цветы. Их привозит Таня. Как она находит время? Как находит силы, работая на износ, я не знаю. Но она привозит моей маме цветы. А еще к каждой новой концертной программе моей дочери Саши
[42]Таня специально заказывает у своей портнихи шикарные платья и присылает их нам. Я говорю: “У Сашки есть платья, ты всё присылала пару месяцев назад!” Но Таня тверда: “У девочки должно быть новое платье. Померяет – пришли фотографию”».Интервью Тарасова согласится дать только в декабре 2018 года, после того как я приду на открытие памятника ее отцу. Квадрат перед ледовым Дворцом ЦСКА забит выстроенными в шеренги мальчишками. Тарасову слышно плохо, но никто не шелохнется, никто не болтает. Порыв ветра доносит: «Сегодня я очень счастлива». Мальчишки ликуют и машут цветами – у каждого по гвоздике. Играет духовой оркестр, медь блестит на декабрьском солнце. С памятника снимают покрывало, Тарасова смотрит на этого, рукотворного, отца с дочерней нежностью, беззащитно. Со стороны видно, как они похожи: дочь и отец – крупные, крепко сбитые, как будто находящиеся в постоянном мышечном напряжении. И как будто бы совершенно неспортивные: легче представимые в уюте домашнего торшера, чем на катке. Но вокруг нее – бывшие и нынешние хоккеисты, чиновники из спорткомитета и, наконец, сорвавшиеся с места мальчишки, вразнобой заваливающие ее цветами. Она стоит с охапкой цветов, в лиловом шарфе, перекинутом через плечо, и улыбается. И каждому, с кем встречается глазами, повторяет: «Как я сегодня счастлива. Совершенно счастлива».
– Считаете ли вы, что этот памятник, да еще и несколькими годами раньше вышедшая картина «Легенда № 17» – это своего рода официальные извинения, принесенные страной за травлю Тарасова, за годы, что он прожил в забвении, лишенный любимого дела?