Человек раздетый

– Тогда еще не считали рейтинги, но то, что нас все смотрели, – это правда. И я скажу больше: мне кажется, что именно тот период – это короткий золотой век Ленинградского телевидения.

Оно быстрее развернулось. К тому же так вышло, что именно тогда на ленинградском ТВ оказалась критическая масса тридцатилетних, которые уже что-то умели: операторы, режиссеры, ведущие. И мало того что они что-то умели, они реально хотели это делать. И всё совпало. И понеслось! «Телекурьер», «Монитор», «Пятое колесо», «Музыкальный ринг», потом еще передача, которую Максимова делала. А в молодежной редакции – «Открытая дверь», ее «Сквозняк» у нас называли. То есть возникла серия передач на разные зрительские вкусы, и это всё пользовалось безумным спросом, безумным. Ну и «600 секунд», разумеется.

– О, сколько молодых людей того поколения пошло в журналистику только потому, что в кадре первым человеком с микрофоном, которого они увидели, был Невзоров!

– «600 секунд» – это совместный продукт нескольких людей. И всё рождалось на коленке. Ведь что такое изначально шестьсот секунд – это десять минут времени после программы «Время», которые давали на региональные (в данном случае ленинградские) новости. Они обычно начитывались диктором за кадром под видео. Типа «Сегодня первый секретарь встретился…» – никому не нужная и никому не интересная история. И вдруг эти десять минут отдали под что-то новенькое. И сначала была сделана такая клиповая десятиминутка с короткими сюжетами, даже без ведущих. А потом – появились мы, трое ведущих. Почему-то все забывают, что еще Вадик Медведев был ведущим.

Ну и, конечно, что-то в воздухе произошло. Стало можно говорить обо всем. И говорить своим голосом. Цензура умерла прямо на наших глазах, если не сказать руках: у нас в конце коридора был кабинетик, куда нужно было относить эфирную папку, чтобы тебе ее завизировала специально сидевшая там тетенька по охране государственных тайн. Всё это было достаточно формально, а потом нам стало «некогда» и мы решили «не пойдем». А позже оказалось, что этой комнаты уже нет – она растворилась, как в Хогвартсе: только что дверь была – и нету. И вроде как никогда не было.

– Но из «600 секунд» вы ушли.

– Всё стало слишком уходить в политику. А я всегда исходила из того, что делаю городские социальные новости.

– Конфликт?

– Ну да, мы не сработались. Неважно. Я не люблю на эту тему говорить. Во всяком случае, я ушла на более или менее официозную телестанцию «Факт».

Там я стала маяться в ощущении, что я опять не ту развилку прошла. Что всё неинтересно, скука. Но тут в Петербург приехал Саша Гурнов. И передал мне приглашение поехать в Москву на, так сказать, зарождающееся российское телевидение.

– Это было от Добродеева приглашение?

– Инициировал приглашение, разумеется, Олег. Вначале я наотрез отказалась: я же вся такая питерская-питерская, какая Москва? Но на стажировку приехала. Все еще сидели в «Останкино». Это еще не было российское телевидение. Но это был конец 1990 года. Ельцин свое распоряжение о российском телевидении уже подписал.

– Не могу себе представить этого знакомства. С одной стороны, вы – из Петербурга, главная телевизионная ведущая. А с другой стороны, все те, кто вел ТСН. Как вы знакомились?

– Да, уже была программа ТСН и утренняя программа. В утренней программе тогда работали Женя Киселев и Олег Добродеев, а в вечерней – Гурнов, Миткова и Осокин. Я со всеми познакомилась, сделала даже какие-то сюжетики для утренней программы, а один раз – вот анархия, сейчас это вообще представить себе невозможно – меня в глухой ночи выпустили провести один выпуск ТСН. Очень смешно было.

И поскольку я сама вполне случайно попала на телик, какого-то прям пиетета перед ними, наверное, столь же случайно попавшими туда, не испытывала. Познакомились и познакомились, тут же перешли на «ты», поскольку все были одного возраста. Я пробыла свою стажировку и вернулась домой. Вскоре после этого Олег [Добродеев] предложил мне быть ведущей в новостях нового российского телевидения.

И я сказала: «Я не хочу ехать. Давай я буду, ну не знаю, ленинградским корпунктом!» А он ответил, что денег на корпункт у телеканала нет. У меня был последний аргумент: «В Москве мне негде жить». И он сказал: «У нас есть служебная гостиница на улице Ямского Поля». И 8 марта 1991 года я сошла на перрон с одним чемоданчиком, думая, что это временная история – поживу в гостинице, немножко поработаю, потом вернусь в Питер. И всё.

– «Всё» в смысле начало или в смысле – конец?