Человек разговаривает с ветром

Рабочие быстро побежали к полотну и стали привязывать конец троса. Майор пропустил трос через болт и быстрыми движениями стал натягивать полотно. Как только опустился вниз пропущенный через болт конец троса, рабочие ухватились за него и с громким криком: «Раз-два, взяли!» потянули полотно к мачте. Теперь нужно было вытащить другой болт и закрепить за оттяжку полотно. На высоте все делается очень медленно. На когтях ноги быстро устают. Хочется переменить положение, но на сорокаметровой мачте, да еще когда заняты руки, подобная эквилибристика ни к чему. Остается одно: терпеть. Провод полотна антенны оттягивает руки, несмотря на то что основное усилие выдерживают рабочие внизу. Все смотрят наверх, ждут. Это заставляет торопиться. Но торопиться нельзя. Приходится работать сверх силы. А тут еще надо окинуть взглядом все полотно, проверить, не перехлестнулись ли провода, нормально ли натянуты они…

Майор уставал. Сказывался возраст и то, что редко приходилось залезать на мачты. Вначале он закрепил первую оттяжку полотна, обнял ствол и долго отдыхал, закрыв глаза. Мачта медленно покачивалась. И хотя майор знал, что мачта укреплена, сердце замирало всякий раз, когда он ощущал качание. Отдохнув, спустился немного вниз и стал крепить вторую оттяжку. На высоте было очень тихо. Голоса рабочих почти не доносились до него снизу. Только, захлебываясь в песне, звенела какая-то птица, парившая рядом. И майор мысленно вдруг окинул тот отрезок жизни, когда впервые вступил на путь строителя. Сколько таких мачт пришлось ему ставить, сколько таких полотен пришлось натягивать! Если пролететь с севера до юга и подсчитать, будет четырехзначное число. Вот и еще одно полотно прикреплено! И майор словно помолодел от этого воспоминания.

— Готово! — крикнул он вниз и, как мальчишка, обрадовавшись чему-то, взглянул на звеневшую птицу. Ощущение высоты опьянило его. Он обнял руками и ногами ствол и быстро заскользил вниз. Только остановившись у стыка на обойме, вдруг вспомнил, что на него смотрят.

Внизу раздался хохот. Майор посмотрел вниз и мрачно сказал:

— Смеетесь, журавлики? Подловили-таки своего майора?

Согнав с лица улыбку, он тяжело вздохнул и, медленно ступая, шаг за шагом, стал спускаться вниз.

С. Даскалов РОД РАНГЕЛОВЫХ

«Что за детей рожала,

да и сейчас рожает,

болгарская мать юнацкая!..»

Хороша долина между двумя хребтами — и зимой, когда ее окутывают белые снега, а горные вершины сверкают, как жемчужины; и ранней весною, когда молчавшие всю зиму реки устремляются говорливыми потоками вниз, захлестывая своей буйной пенистой гривой поросшие густым кустарником берега; и летом, когда наливаются солнцем плоды. Но лучше всего здесь осенью, когда земля, отдав без остатка людям свои плоды, чувствует себя счастливой.

В один из таких дней, когда плодородная долина меняла свою летнюю одежду на осеннюю, я оказался здесь, в этих краях. На виноградниках собрался народ. На холм взбирались грузовики с цистернами молодого вина. Несколько сел, объединивших свои земли, справляли осенний праздник.

В Бистреце я не застал ни одной живой души и слился с потоками людей, устремившихся к виноградникам. А к вечеру, вновь подхваченный толпой, вернулся в село и отправился в правление, надеясь встретить там председателя. Весь день я ходил с холма на холм, но так и не мог его найти.

— Где бы он ни был, а сюда вернется, — говорили мне те, кто ждали его вместе со мной в правлении.

Рассеянно осматривая комнату, я обратил внимание на ружье, которое висело на стене, и подумал: «Должно быть, охотник». Встречал же я немало председателей кооперативов, страстно увлекавшихся охотой. Но к чему ему это старое ружье? С длинным стволом, с перламутром на прикладе…

Я не удержался и спросил бухгалтера. Бледный, узколицый, уткнувшийся в свои книги, он с трудом оторвался от бумаг:

— Это ружье, — взглянул он на него с благоговением, — живая история нашего села. Да, почитай, и всего народа. Три поколения его хранили… И вот сейчас… четвертое…

Я заинтересовался и попросил рассказать мне подробнее.

1

Бледная луна вскарабкалась на холм с острыми, как у петушиного гребня, зубцами. Но не поэтому окрестили его «Пой, петух». Когда-то давно на этом самом месте нашли убитым турецкого купца, который возвращался в Анатолию. Убийцу схватить не удалось, но каймакамин — турецкий управляющий — привел сюда ранним утром трех крестьян из ближних сел, прислушался к пению петухов и спросил всех по очереди:

— Ты слышал, как пел петух в твоем селе?

— Слышал, слышал, — спешил ответить каждый.

И каймакамин приказал: села, откуда доносилось кукареканье, отныне должны платить налог — за кровь. Холм назвали сперва «Пел петух», а потом народ для благозвучия переименовал его в «Пой, петух». В то памятное утро от села Бистрец на холм ходил Рангел Стойков. С тех пор к его имени прибавилось, как живописное петушиное перо, прозвище «Петухов».