Человек с двумя жизнями. 33 мистические, бьющие в самое сердце, истории о войне

Капитан Греффенрейд стоял в голове своей роты. Его солдаты еще не участвовали в бою. Правее участка, на котором они находились, тянулось почти две мили открытой местности. Левый фланг скрывался в лесу; дальше вправо шеренги тоже исчезали из вида, но тянулись на много миль. Вторая линия стояла через сто ярдов от первой; за нею – колонна резервных бригад и дивизионов. Между рядами солдат на возвышенностях расположились артиллерийские батареи. Стройные ряды нарушали группы всадников – генералы со штабами и охраной и командиры полков со знаменосцами. Одни, приставив к глазам бинокли, сидели неподвижно, невозмутимо рассматривая лежащую впереди местность; другие легким галопом перемещались туда-сюда, передавая приказы. Выдвинулись отряды санитаров с носилками, повозки скорой помощи, подводы с боеприпасами. За ними стояли денщики; еще дальше в тылу находились те, кто непосредственно не участвовал в боях. Они охраняли войсковое имущество, исполняя не столь почетный, но важный долг – снабжать бойцов всем необходимым.

Армия на передовой, которая готовится к наступлению, со стороны выглядит довольно противоречиво. В авангарде господствуют точность, субординация, сосредоточенность и тишина. В тылу порядка меньше; там все держатся не так официально. И наконец, в тылу сосредоточенность сменяется замешательством, постоянными перемещениями и шумом. Однородность превращается в разнородность. Ясность отсутствует; отдых становится бесцельным; гармония сменяется бессвязным гулом, порядок – хаосом. Всюду шум и непрестанное беспокойство. Нестроевые части не знают, что такое постоянная готовность.

Со своей позиции на правом фланге капитан Греффенрейд мог беспрепятственно разглядывать врага. Перед ним раскинулось полмили открытого и почти ровного пространства; позади пологий склон порос смешанным лесом. Он не видел ни одной живой души. Он не представлял себе более мирного зрелища, чем бесконечные побуревшие поля. Под жарким утренним солнцем над ними подрагивал воздух. Ни из леса, ни с полей не доносилось ни звука – не лаяли псы, не кукарекали петухи на заброшенной плантации, что виднелась на холме за деревьями. Однако каждый человек на передовой отчетливо сознавал, что стоит лицом к лицу со смертью.

Капитан Греффенрейд еще ни разу в жизни не видел вооруженного противника, хотя война, в которой его рота приняла участие одной из первых, длилась уже два года. Он обладал редким преимуществом, так как получил военное образование; в то время как его товарищи маршировали на фронт, его оставили в тылу для административной службы в столице штата, где, как считалось, он принесет больше пользы. Он возражал как плохой солдат, но подчинился как солдат хороший. Будучи близким другом губернатора штата и пользуясь его доверием и снисхождением, он много раз отказывался от повышения и заботился о том, чтобы младшие по званию опережали его. Смерть часто косила ряды в его дальнем полку; снова и снова освобождались вакансии старших офицеров; но из рыцарского сознания, что военные награды по праву принадлежат тем, кто выносит тяготы боев, Греффенрейд не стремился к повышению и великодушно продвигал по службе других. Молчаливая принципиальность в конце концов победила: его освободили от ненавистных административных обязанностей и отправили на фронт. И вот, еще не прошедший испытания огнем, он стоял в авангарде, командуя ротой закаленных ветеранов, для которых он был всего лишь именем, к тому же именем не слишком хорошо известным. Никто – даже те из его собратьев-офицеров, в чью пользу он отказывался от повышения, – не ценил его преданности долгу. Они были слишком заняты для того, чтобы отнестись к нему по справедливости. На Греффенрейда смотрели свысока, считая, что он уклонялся от своего долга, пока его насильно не отправили на фронт. Слишком гордый для того, чтобы объясняться, однако не слишком бесчувственный для того, чтобы не обижаться, он мог лишь терпеть и надеяться.

Тем летним утром никто из всей федеральной армии не ждал сражения с большей радостью, чем Андертон Греффенрейд. Он ликовал, все его чувства были обострены. Думая только о предстоящем бое, он досадовал на медлительность врага, который не спешил атаковать. Ему выпала редкая удача, и исход сражения его нисколько не волновал. Как ёкало сердце у него в груди, когда он слышал волнующие звуки горна, трубившего «общий сбор»! Какой легкой походкой, словно не чувствуя земли под ногами, шел он вперед во главе своей роты и как радовался, увидев, что его роту разместили на первой линии! А если случайно он и вспоминал о паре черных глаз, которые могли бы взглянуть на него нежнее, прочитав отчет о подвигах того дня, кто обвинит его за мысли не о боях и сочтет их недостатком воинского пыла?

Вдруг из леса в полумиле впереди – на первый взгляд над верхними ветвями деревьев, но на самом деле над гребнем холма – поднялся высокий столб белого дыма.