Человек с горящим сердцем

— На паровоз нельзя — мой дракон артачится… Пойдем на ту сторону состава.

Услышав в свой адрес нелестный эпитет, машинист нахмурился и стал с преувеличенным вниманием изучать суетливых пассажиров на перроне; глянул туда, где семафор еще загораживал им дорогу на Ясиноватую, где рельсы-однопутки сходились в точку. Там еле заметно курился сизый дымок встречного.

Егор Данилович мог бы уже привыкнуть к тайным делам помощника, да характер не позволял. Машинист словно видел невеселое будущее этого на вид неуклюжего, а на самом деле очень ловкого и проворного парня. Веселый, до дерзости смелый Сергеев непременно угодит в тюрьму. Неужели она не страшна образованному юноше, сыну обеспеченных родителей?

А Федор уже передавал смазчику содержимое «нижнего этажа» своей масленки. Задвигая назад ее второе дно, он торопил связного:

— Не мешкай! Тут ленинская «Искра»… Остальное — в субботу. Пароль тот же. Я — «Артем», а твоя кличка?

Не успел железнодорожник затолкать литературу в свою, точно так же устроенную масленку, как из окна паровоза высунулся встревоженный машинист:

— Эй вы, разини! Фараон сюда прет. И не один. Ведь упреждал тебя, Сергеев…

Федор присел на корточки. За колесами вагонов мелькали четыре ноги. Одна пара в начищенных казенных сапогах с бьющейся об них шашкой, вторая — в партикулярных штиблетах.

Юноша оглянулся — сзади, кроме смазчика и осмотрщика, никого. Вода из водоразборной колонки все еще лилась в бак тендера, а рядом исходил горячим духом паровоз. Видя, как обомлел смазчик, Федор шепнул осмотрщику:

— Слушай, друг… Найдут у смазчика в масленке литературу — тюкни филера, а с «мундиром» я сам управлюсь.

Медно звякнул колокол — первый сигнал к отправлению пассажирского. Из-за паровоза вынырнули двое. Жандарм в белоснежном кителе и широких брюках, заправленных в сапоги, и за ним шпик. Гадкое, мучнисто-белое лицо с черными усиками. Во всем облике филера, особенно в его вытянутых губах, было нечто от легавого пса. Федор сразу же мысленно назвал ищейку «собачьей мордой».

Жандарм цеплялся взглядом за каждый бугорок на одежде железнодорожников, а шпик шнырял глазами по их оттопыренным карманам.

Будто никого не замечая, Федор продолжал смазывать паровоз. Его товарищи тоже занимались своим делом.

— Стой, мазутина! — пригвоздил жандарм окриком смазчика. — И ты тоже… — Это уже относилось к осмотрщику.

Унтер сощурился и ласково спросил у задержанных:

— Нуте-с, чем вы тут занимались, господа хорошие? — и уже грубо: — Выворачивайте-ка свои грязные карманы.

— Вы что, очумели? — возмутился Федор. — Буду жаловаться.

— Заткнись, черная рвань! Забыл, с кем разговариваешь?

— Помню. А только если задержите поезд… В первом классе едет генерал, — соврал Федор. — Вам же перед ним тянуться да объясняться! А я хоть от печки своей отдохну.

Осанистый унтер увял. Генерал… Верно, нельзя держать пассажирский. Отправление-то вот-вот!

Однако страстное желание поймать преступников, посягающих на веру и престол, победило. Из губернии писали: «…подпольную литературу на станции Екатериненской дороги и в ближние к ней города, заводы и рудники доставляет какая-то поездная бригада». И далее: «Принять меры, найти, арестовать и доставить…» Однако месяцы наблюдения в Синельникове за кондукторами прибывающих поездов пока ничего не дали. Значит, паровозники!

— Обыскивай тех, а я этого… — сказал унтер шпику.

Встречный громыхал уже на входных стрелках, станционный колокол звякнул во второй раз. Жандарм и его подручный лихорадочно шарили по карманам железнодорожников.

Глядя с ненавистью на налитый жиром затылок жандарма, отдиравшего в его стоптанном сапоге стельку, Федор решился: «Если возьмется за масленки, толкну под встречный…»

Кончики пальцев у Федора холодели. Жаль не себя, а через тысячи препятствий доставленную из-за границы ленинскую литературу. Не слова — взрывчатка под фундамент самодержавия!

Жандарм брезгливо ткнул пальцы в масленку:

— Подыми-ка это… Да поближе ко мне. Чем начинено?

— Известно чем! — дернул юноша плечом.

На него накатила дурашливость. Он понял — жандарм никогда не коснется рукой в белой перчатке жирной масленки. А раз так…

— Извольте, покажу. Только бы не замарать мундирчик вашего благородия… — Он быстро наклонил масленку. Из носика на китель, обтягивающий живот жандарма, полилась густая струя мазута.

— Ах, мерзавец! — завопил, отпрыгивая, унтер.

Мимо, дыша горячим воздухом и прогибая рельсы, проплыл паровоз встречного, за ним покатились вагоны.

— Вот напасть! — сокрушался Федор. — Вам бы подальше от меня, а вы: «Покажи да покажи»! Еще и «поближе»…

Трижды ударил станционный колокол, а за ним остервенело заверещал свисток главного. Отправление!

Данилович взялся за ручку паровозного гудка и крикнул помощнику:

— Канителишься, Сергеев? Закрути вентиль! Да наперед отведи хобот, а то повалим колонку. Шевелись!

Закончив пронзительным гудком свое распоряжение, машинист продул цилиндры. Из-под паровоза с шумом вырвалось густое облако пара и окутало охранников. Они испуганно теснились меж поездами.