Человек с яйцом. Жизнь и мнения Александра Проханова

— Нет. Мне всегда приходят в голову самые неудачные мысли. Мне захотелось увидеть Березовского. Ведь когда человек находится в фаворе, на вершине своего успеха, славы, он недоступен. Как только его сбрасывают с Олимпа, он оказывается доступным. Так же было со всеми вельможными гэкачепистами, типа Крючкова, например. Так же было с Хасбулатовым. С ними можно было вести общение, разговаривать, узнавать, уточнять, встречаться. Так же и с Березой. Когда он был здесь, у нас с ним были контакты, но это, конечно, не были глубинные контакты. Это были контакты разведки, это была рекогносцировка, контакты недоверия, тонкой такой неприязни друг к другу. А когда он оказался там, вокруг него стали разворачиваться всевозможные события, мне было просто страшно интересно посмотреть на прототипа моих героев вблизи. Я решил почему-то, что это возможно. Я подал тогда ему сигнал…

— Одно дело пообщаться приватно, другое публиковать интервью.

— А почему? Скажем, Зюганов мог публиковаться в «Независимой газете». А почему в моей газете не могут публиковаться, там, крон-принцы? Я решил раздвинуть рамки. В чем взрывной характер этой беседы? Во-первых, сам факт, что два человека сели за стол и беседовали очень интересно, неожиданно, сместил контексты. А во-вторых, Береза, по существу, плясал там под мою дудку. Он говорил о православных ценностях, коснулся всех острых проблем, включая еврейские проблемы, говорил о Советском Союзе. Это были тонкие смыслы, которые Березовский излагал через меня всему нашему направлению, что, конечно же, соответствовало его концепции. Это тоже был момент совпадения. У Березы уже тогда были планы: участие в думских процедурах, планы взаимодействия с коммунистами, которые тогда казались самой перспективной партией. Он предполагал, что они будут завоевывать Думу, что будет думское большинство, что вся протестная энергия опять будет аккумулирована партией, и что партия съест эту Думу. И многие хотели с этой партией дружить, многие усаживались на тень Зюганова, как мухи, и сидели там. Таким человеком был Глазьев. И у Березы были такие намерения оседлать эту партийную энергию и досадить Путину. И он, по-видимому, изначально хотел союза с коммунистами, полагал, что его деньги плюс электоральная возможность компартии смогут создать думское большинство, а потом доминировать на президентских выборах. Поэтому он охотно меня принял.

— Технически как это произошло?

— У меня были посредники, те, кто с ним общались, и мы поехали вдвоем с одним таким посредником в Лондон. Мы жили там два или три дня, меня поразила красота его виллы, я был в восторге совершенно от этого замка: средневековый роскошный английский ландшафт, газоны, с этой кривизной земли, с какими-то озерами, рощами, бегающими там ланями, казарками.

— Как вы его называли?

— Да как — Абрамыч. Ну как-как… он называл меня Александром Андреевичем, а я его Борисом. Просто разница в летах или мне не хотелось произносить «Абрамыч», не знаю.

— Как вы можете описать ваш тип общения?

— Очень сердечный. Кстати, на прощание, например, мы обнялись. При последующих встречах нам не нужно было рукопожатие, мы довольствовались просто поцелуями. Общались мы либо в отеле у меня, где я находился, либо у него дома. Или в третьих местах. В ресторанах, какой-то японский ресторан. Одна прогулка была: мы гуляли по Гайд-парку. Это был день, когда в Лондон приехал Путин, и они там с королевой на «ройсе» ехали мимо нас. Сквозь деревья мы видели полицейский кортеж. Мы с Березовским гуляли под этими платанами огромными. И недалеко от нас бдительно следовал его охранник, участник иностранного легиона, видимо, какой-то араб накачанный.

— Вы с ним шутили?

— Мы шутили, смеялись, нам было приятно, весело. Он мне рассказывал, делился своими идеями, которые сами по себе казались шутками. Например, у него возникла тогда идея создать партию Сталина, чтобы эта партия была радикальнее коммунистов. Для этой цели он придумал, как получить возможность регистрации этой партии: надо, чтобы в каждом из регионов кто-то из наших граждан взял себе фамилию Сталин. Тогда бы все главы этих организаций были бы Сталинами. Он говорил об этом с восторгом. Мне это казалось упоительной идеей, я так тихонечко похихикивал, тем более что параллельно двигался кортеж Путина и королевы Елизаветы. У него была очень глубокая мысль, он считал, что, видимо, будущее России — это конституционная монархия. Но как, откуда эта монархия? — Необходимо выращивать дофина, царевича… А для этого должен быть регент. Я видел, конечно, младенца, люльку которого качает Березовский. А экспертная группа, которая воспитывала бы этого цесаревича, привила бы ему новую идеологию, ее могли бы составить лауреаты премии «Триумф», которые создавали бы атмосферу высшей утонченной культуры вокруг дофина.