Человек с яйцом: Жизнь и мнения Александра Проханова

Разумеется, такого рода «домыслы» невозможно транслировать, не предоставив слово второй стороне. Злой гений Проханова Наталья-«Невеста Букера»-Иванова принимает меня на Малой Бронной, в своем просторном рабочем кабинете замглавного редактора журнала «Знамя». Идея книги о писателе Проханове явно кажется ей донельзя нелепой, но она скрывает свой скепсис под любезной улыбкой лисы Алисы. Проханов для нее — скверный писатель и «нерукопожатный человек». Что, кстати, она имела в виду, когда написала это? «Я имела в виду, что когда человек пропагандирует человеконенавистнические, кровавые взгляды и призывает к расправам, в том числе и со мной, то я такому человеку руки подать не могу. Или даже по телефону одной из моих знакомых он говорил, что вы будете все висеть на фонарях, правда, все это было сказано в начале 90-х — но вот я, в начале двухтысячных, никак не могу сказать, что желаю, чтобы Проханов висел на фонаре».

Когда он стал нерукопожатным? «Существуют пределы, которые переходить нельзя. Что касается афганской войны, то, что он писал о ней, о Никарагуа, о так называемых „горячих точках“, я так понимаю, это было связано с его общей системой взглядов — в том числе и на жизнь и на смерть, не только на войну. Для него убийство было эстетическим актом, которое он так или иначе препарировал в своих текстах — и не только убийство человека, но и убийство животного, скажем, убийство коровы. Для меня, в принципе, такого рода взгляд на жизнь — отталкивающий. Поэтому когда от любования храмами и описания красот русского пейзажа он перешел к такого рода „поэтике насилия“, мне кажется, с этого момента с ним что-то начало происходить, не только как с художником, но и как с человеком.

Что касается идеологической нерукопожатности — то, конечно, с афганской войны».

Я пересказываю Наталье Борисовне прохановские воспоминания о том, как она якобы писала на прото-«Надпись» внутреннюю рецензию. Она ведь писала на него внутренние рецензии?

— Никогда!

— Давайте я вам расскажу. Это роман про 60-е годы; он якобы попал к вам, вы якобы его завернули как идеологически несоответствующий, потом через две недели он оказался на столе у офицера КГБ. Значит ли это, спросил я у Проханова, что Наталья Иванова имеет отношение к КГБ, и он сказал — вряд ли, конечно, но он бы очень хотел, чтобы так было.

Иванова смеется:

— Знаете, я никогда в жизни не была в КГБ. У меня был роман о 60-х годах, его написал Руслан Киреев, и я предприняла все для того, чтоб его напечатать тогда в «Знамени», он назывался «Подготовительная тетрадь». И если говорить об этом, такого эпизода с Прохановым я просто не помню. Если я и пыталась завернуть его романы, то связанные с войнами, с горячими точками, но и то у меня… я не помню, я вам клянусь. Что-то было напечатано в «Знамени» помимо меня, но он нравился Кожевникову. Это был мой конфликт с главным редактором.

— А как вы заворачивали?

— Я никак не заворачивала. Я не писала внутренние рецензии. Я выражала свою точку зрения на редколлегиях. Это у него в голове, что Кожевников передал Гроссмана, а Иванова передала Проханова? Потрясающе!! Ну, в суд подам. Потому что этого не было и быть не могло.

Удивительно, насколько Коробейников, типичный вроде бы рефлексирующий интеллигент из книги Вайля и Гениса о 60-х, выламывается из всех представлений о шестидесятниках («В карнавализованном обществе 60-х самыми прочными представлялись дружеские, а не государственные узы»). В «Надписи» дан принципиально другой, инсайдерский взгляд на этих людей, чья общественно-политическая жизнь не ограничивалась чтением переводного Хемингуэя и хоровым исполнением Визбора.

Отличие «Надписи» от прочих прохановских текстов в том, что это роман, не создающий миф, а, напротив, демифологизирующий; вместо монолитного «либерального» мифа о «застойных» 70-х нам предлагаются «огненные репортажи» из разных культур этого времени.

«Надпись» — атлас идеологий 60-х, времени, в котором программировалось далекое будущее, и когда Коробейников, прогуливаясь однажды вокруг бассейна «Москва», вдруг увидит в небе жуткое слово «Самсунг», это не покажется анахронизмом: одна эпоха, как яйцо иглу, содержит в себе другую.