Человек с крестом

..Авдотья хозяйничала вовсю. Были подготовлены койки для ночлега, продавались свечи, пузырьки для «святой» воды, крестики. Торговля шла бойко, организованно. Икона, будто бы найденная за срубом колодца, стояла на почетном месте в доме Авдотьи. Вход сюда разрешался только с пожертвованием. Была разработана такса: за лицезрение иконы; за то, чтобы прикоснуться к ней; за молитву Егора, сына Авдотьи, которому будто бы открылась «святая» икона; за пузырьки с водой; за крестики. Здесь же открылось лечение, «святой» водой от трех до пяти дней.

Оказывается, Авдотья уже больше месяца орудовала возле колодца, но даже не сочла нужным сообщить об этом Проханову.

— Произошло довольно бурное объяснение. Авдотья вела себя дерзко. Бешеные деньги, стекавшиеся к ней со всех сторон, вскружили ей голову, и она решила, что не так уж трудно отделаться от компаньона. Глядя ему в глаза, Авдотья нагло заявила, что никакую икону она у него не получала, ее нашел Егор около колодца… Ежели отец Василий желает благословить это угодное богу дело, пусть сразу же и начинает.

— Допустим, дочь моя! — усмехнулся Проханов, предвидевший и такой вариант объяснения с Тераскиной. — Допустим, что не знаешь меня и видишь в первый раз. Я могу удалиться, но должен предупредить, что отсюда я прямой дорогой направлюсь в такое место, где интересуются прошлым людей, которые побывали при Гитлере и кое-что для него сделали. Пусть будет по-твоему.

Проханов поднялся, но уходить пока не спешил.

Авдотья явно опешила от такого оборота дела, но сдаваться не собиралась. К лицу ей бросилась кровь, и она не выдержала.

— Ну и говори. Что они мне сделают?

— Ничего особого. Просто подарят лет десять и на том удовлетворятся.

— А я расскажу на суде, как ты мне подсунул вот эту поганую мазню.

— Ага, стало быть, я ее отдал тебе?

— Все равно твой номер не пройдет. Вот ты где у меня! — и Авдотья показала сжатый кулак

— Да ну? — Проханов даже руками всплеснул. — Действительно страшно. А можешь ты, Авдотья, доказать, что это именно я, как ты выражаешься, «подсунул вот эту поганую мазню»?

— А что доказывать! Все знают, какой ты есть пройдоха.

— А вот за такие слова я просто-напросто привлеку тебя к ответственности. Это раз! Завтра же я пошлю бумагу в епархию, что в Плоском объявилась некая Тераскина и дурачит народу головы. Копию письма перешлю уполномоченному по православной церкви в облисполком, а может быть, и сразу в прокуратуру. Я напишу, что икону я видел, она никак не может быть святой и приведу кое-какие доводы. В том же письмо я потребую твоего, Авдотья, ареста за это вот жульничество. Присовокуплю ко всему прочему и делишки твои при немцах. Словом, я тебя предупредил. А теперь прощай. Больше, матушка моя, я уж тебя видеть не захочу, можешь быть уверена.

Он двинулся к выходу.

По мере того, как лилась плавная речь Проханова, от лица женщины отливала кровь. Потом у нее скривилось лицо и запрыгали губы. Только сейчас Авдотья поняла, как опасен этот человек. Как она могла решиться на такой поступок? Бес попутал, никак не меньше…

Перепуганная женщина повалилась Проханову в ноги, обняла их и, заливаясь слезами, стала умолять забыть о ее глупости. Он не спешил поднимать Авдотью. Проханов стоял, смотрел на нее и молчал, будто раздумывая — прощать ее или не стоит?

Нет, прощать он, пожалуй, не станет.

Проханов перешагнул через распластавшуюся на полу подлую бабенку и двинулся к выходу.

Авдотья завыла и поползла вслед за ним на четвереньках.

— Господи! Отец Василий, святой человек! Все возьми… Все забери, до одной копеечки. Только прости Христа ради. В слуги твои пойду, до смерти собакой буду служить, только забудь, забудь…

Она вскочила, метнулась куда-то за печку и вытащила объемистую сумку.

— Бери, бери, отец Василий, и будь они прокляты!

— И это все? — удивился Проханов.

— Вот тебе крест святой! — она упала перед иконой на колени и стала креститься.

Проханов рассмеялся.

— Только что называла ее поганой, а теперь клянешься перед ней. Нет, Авдотья, ты не заслуживаешь моего прощения. Неискренняя ты. Полагаешь, я глуп? Тут всего пять-семь тысяч, а ты целый месяц орудуешь: Зачем мне голову морочишь?

Он перешагнул порог. Вслед за ним метнулась Авдотья.

— Не губи, родимый! Все, все отдам, — поднажала на голос Тераскина и загородила телом дверь из сеней.

Проханов вдруг смял ей кофту на груди, рывком притянул к себе и прохрипел:

— Змея подколодная! Я раздавлю тебя, как мокрицу пуганую, если ты не выложишь мне все. Все до единой копейки. И будешь носить каждую неделю. Сама! Поняла? Или я тебя сгною в тюрьме. Все твои тюремные знакомства знаю. Забыла Королькова, потаскуха несчастная? Так я тебе напомню… Иди!

Проханов повернул ее спиной к двери, ведущей в комнату, и с силой толкнул. Авдотья упала на пол, но даже не охнула. Она тут же вскочила и, подняв крышку подвала, загремела по лестнице. Через минуту она вынырнула из подвала бледная, с глазами, в которых застыл ужас, и сунула Проханову тугой холщевый мешок.