– А я и не за это благодарила, – хитро прищурилась Лещук. – А за то, что с раннего утра надежду у меня не отобрали!
И девушка, резко развернувшись, заспешила к служебному входу в Главк, словно действительно куда-то очень торопилась. Гуров несколько секунд смотрел ей вслед, обдумывая свою идею об использовании журналистки в расследовании, а потом не спеша пошел следом. И, только почти добравшись до дверей, вспомнил, что оставил в машине и папки с документами, и свой планшет.
– Вот чертова стрекоза! – беззлобно выругался сыщик. – Из-за нее о самых элементарных вещах позабыть умудрился!
Идея об использовании представителей СМИ в поисках преступника была далеко не новой и не оригинальной. И сам Гуров, и сыщики до него, как российские, так и зарубежные, к этому трюку неоднократно прибегали. Впрочем, далеко не у всех это получалось успешно. Впрочем, и преступники нередко подключали к своим делам прессу, скармливая журналистам именно ту информацию, которая либо позволяла подольше водить за нос полицейских, либо тешила их чрезмерно раздутое эго и себялюбие. Причем за примерами этого далеко ходить не надо. На ум сыщику пришел все тот же серийный убийца Зодиак, при поимке которого обе стороны активно использовали прессу. Правда, в том случае преступник оказался успешнее, и Гуров хотел сделать все так, чтобы Карающему ангелу, как московского нового серийника с легкой руки Строевой прозвали друзья, повторить успех Зодиака ни в коем случае не удалось.
Собственно говоря, велосипеда сыщик не изобретал. Он хотел сказать Лещук, что возглавляемая им группа находится в шаге от поимки убийцы. Что у следствия есть видеозаписи и показания свидетелей. Осталось только идентифицировать человека, о котором говорят очевидцы и который попал в объектив камер видеонаблюдения, и дело можно считать закрытым. Эта информация, несомненно, заставила бы серийного убийцу предпринять в спешке какие-либо шаги, которые из-за спонтанности дали бы сыщикам возможность выйти на него. Осталось только продумать детали. А еще решить, говорить ли журналистке, что киллер замешан не только в казни Киреева, но и еще в нескольких других убийствах. Вдобавок для Гурова оставался открытым вопрос, нужно ли вообще упоминать, что убийство заместителя столичного мэра было именно казнью?!
Пока сыщик раздумывал над этими вопросами, он успел добраться до своего кабинета и с удивлением увидел, что Крячко уже торчит на рабочем месте. Точнее, не совсем на рабочем – Станислав стоял у приоткрытого окна, с задумчивым видом курил сигарету и допивал остатки кофе, который вчера сварил Гуров. Он с деланым недовольством посмотрел на вошедшего в кабинет друга, а потом демонстративно указал на часы, висевшие на стене.
– Вот ты меня все время упрекаешь, что я на службу опаздываю. А сам? Уже на целых семь минут опоздал! – с наигранным гневом в голосе произнес Крячко.
– Начальство не опаздывает. Начальство задерживается, – отмахнулся от него сыщик. – Мне нужен твой совет. Но сначала расскажи, о чем ты говорил, когда заявил, что у тебя есть кое-какие соображения по поводу крестиков на висках жертв, а то тебе вчера вечером про это даже заикнуться не дали. Что ты имел в виду?
– Да почти то же самое, к чему мы вчера на вечерних посиделках у тебя дома пришли: что наш серийник – конченый псих. Я поэтому ничего о своих догадках и говорить не стал. Правда, о религиозном уклоне нашего психа я вчера утром и не думал, – ответил Станислав, перейдя с шутливого тона на рабочий. – Дело в том, что перед нашим с тобой разговором, где я сказал о своих догадках, покопался в некоторых делах самых известных серийных убийц. Может быть, тебя это и не удивит, но я был поражен, что никто из них специальных меток на телах своих жертв не ставил! Да, у них был свой почерк и особые способы убийства, но до того, чтобы маркировать оставленные трупы, никто из серийников не додумался. По крайней мере, я такой информации не нашел. Впрочем, я на это не так и много времени потратил. Вот тогда я и подумал, а не поинтересоваться ли мне у психиатров, в каких случаях убийца может захотеть поставить на тело жертвы отдельную, особую метку…
Гуров с некоторым удивлением слушал друга, в очередной раз убеждаясь, что в нужный момент голова у Станислава начинает работать максимально четко. Причем, как это нередко бывало уже, он начинает думать в каком-то своем, собственном направлении, до которого остальные, в том числе и сам Гуров, не сразу додумаются. И, если бы не вечное разгильдяйское отношение к жизни и нежелание брать на себя окончательную ответственность в принятии решений, предоставляя делать это другим – тому же Гурову и Орлову, – Крячко наверняка мог бы встать в московском сыске наравне со своим лучшим другом.