Роутон потел. Под покровом сукна было дьявольски душно, а в заполненном зале температура все повышалась. Сидя словно в бочке, он слышал гул многочисленных голосов. Это продолжалось так долго, что ему, не приспособленному к «турецкой» позе, пришлось несколько раз ее менять; мурашки ползали у него по ногам.
Наконец заседание началось. Кто-то забренчал астматическим звонком прямо у него над головой. Репортер даже вздрогнул, потому что под сукно, в пяти сантиметрах от его колена, влез черный мыс ботинка.
— Уважаемые коллеги, — раздался над столом старческий голос, — открываю чрезвычайное заседание, посвященное сообщению коллеги Фаррагуса. Ему и предоставляется слово.
В этот момент чем-то зашуршали, доски заскрипели — докладчик раскладывал что-то на столе, наверно папки с бумагами. В зале было слышно покашливание и истинно профессорское сморкание — трубное и продолжительное.
— Уважаемые коллеги!
У Роутона под столом был небольшой стенографический блокнот и специальная авторучка со встроенной под пером лампочкой, при свете которой можно было писать. Едва профессор начал говорить, как ручка запорхала по белому листку. Но, о горе! Неожиданно профессор перестал говорить и начал писать. Он повернулся, отошел от стола, и послышался скрип мела о доску.
Будучи прирожденным любителем риска, Роутон не мог усидеть спокойно. Несмотря на то, что его познания в математике ограничивались четырьмя арифметическими действиями, а единственной специальной литературой в этой области являлись для него долларовые банкноты Федерального банка, он во что бы то ни стало хотел увидеть, что именно пишет Фаррагус на доске. Поэтому репортер начал потихоньку приподнимать край зеленого сукна, В тот момент, когда появилась узенькая щелка, мел в руках профессора треснул, разлетелся, и маленький кусочек угодил Роутону прямо в глаз.
Репортер едва сдержал проклятия. Вытер платочком заслезившийся глаз и, уже отказавшись от выхода на поверхность, сидел, словно подводная лодка в глубинах океана, накрытый волнами зеленого сукна.
Из ужасно сложных выкладок профессора получалось — насколько Роутон мог понять, — что во время каких-то теоретических исследований тот вывел некую математическую формулу, «материальная реализация которой была бы равносильна концу света». Как профессор сказал, так Роутон и записал, совершенно не понимая, каким образом математическая формула может влиять на судьбы человеческие. Однако же из дальнейшего изложения стало ясно, что это возможно.
— Я искал, — говорил профессор, — условия, при которых выполнялось бы это теоретически вычисленное положение. Вначале мне казалось, что это невозможно. Однако кропотливые двадцатидвухлетние поиски наконец увенчались успехом.
Уважаемые коллеги! — голос Фаррагуса надломился. — Мне удалось создать соединение, существование которого предсказывала вот эта написанная на доске формула… и это соединение… самая страшная, самая мощная сила, отданная природой в руки человека… Это соединение в состоянии погубить все живое на нашей планете, обратить в пепел все, что обитает на ней, уничтожить земной шар, превратив его в клубы раскаленных газов, а затем в результате центробежной взрывной реакции привести к распаду всей Солнечной системы, всей Галактики, миллионов звезд и солнц, целой Вселенной… Это соединение… это соединение — здесь!!!
Фаррагус стукнул чем-то твердым по столу, так что репортер подскочил, решив, что запальчивый экспериментатор намерен тотчас же доказать справедливость своих апокалиптических пророчеств.
— В этой пробирке хранится белый порошок, который при низкой температуре совершенно инертен и безопасен, мало того — не вступает ни в какие химические реакции; ни кислоты, ни щелочи, ни какие-либо иные химические соединения не растворяют его!
Профессор все больше возвышал голос.
— Но, будучи подогрет до восьмисот градусов по Цельсию — столь незначительной температуры, — этот препарат видоизменяется ужасающим образом. Прошу уважаемых коллег обратить внимание: произойдет не химическая реакция, как в снаряде, заполненном динамитом, не реакция ядерного распада, как в атомной бомбе, ибо и тут и там мы имеем дело с детонацией ограниченного характера И пусть даже действие ее, как в случае с водородной бомбой, распространяется на несколько десятков километров, что значат такие расстояния по сравнению с размерами континентов и морей?
Мой препарат, вот этот легкий белый сыпучий порошок, подогретый до температуры восемьсот градусов, становится ДЕТОНАТОРОМ МАТЕРИИ! Что значит «детонатор материи»? Это значит, что если в атомной бомбе в энергию взрыва превращается лишь сотая часть массы, то мой препарат расщепляет вещество на два противоположных полюса: материю и антиматерию, результатом чего явится их немедленное соединение и взаимоуничтожение с выделением потрясающего количества энергии… Протоны, соединяясь с антипротонами, испускают излучение с энергией в сотни миллиардов электронвольт. От центра взрыва этот процесс распространяется с наивысшей известной в природе скоростью — со скоростью света.