Человек с острова Льюис

Фионлах стоял рядом и смотрел, как Фин по одной открывает коробки. В одних были фотоальбомы, в других — старые счета. Нашлись ящики с инструментом и какими-то мелочами, жестянки с гвоздями. Увеличительное стекло, коробка ручек с высохшими чернилами, сломанный степлер, коробочки скрепок..

— Я вроде как помирился с преподобным Мюррэем, — сообщил Фионлах.

Фин поднял голову.

— Он говорил, что ты был у него.

— Несколько раз.

Фин с Маршели посмотрели друг на друга.

— И как?

— Ты уже знаешь, он согласился, чтобы Донна с Эйлид жили здесь.

— Ну да.

— Я сказал ему, что брошу школу и постараюсь найти работу в Арнише, чтобы кормить и одевать семью.

Маршели явно удивилась.

— И что он сказал?

— Он чуть мне голову не оторвал, — усмехнулся Фионлах. — Сказал, что лично выбьет из меня дерьмо, если я не закончу школу и не поступлю в университет.

Фин поднял бровь:

— Прямо так и сказал?

— Примерно так, да. Я думал, священникам нельзя ругаться.

Фин рассмеялся.

— Господь разрешает им ругаться на чем свет стоит. Конечно, если это ради хорошего дела, — он помолчал. — Значит, ты пойдешь в университет?

— Если поступлю.

В дверях появилась Донна с малышкой на плече.

— Покормишь ее? Или мне покормить?

Фионлах улыбнулся дочери, провел пальцами по ее щеке.

— Покормлю. Бутылочка разогревается?

— Да.

Донна передала ему ребенка. Он двинулся за девушкой, но в дверях обернулся.

— Кстати, Фин, ты был прав. Ну, насчет отца Донны. Он не так уж плох.

Отец и сын переглянулись. Фин ухмыльнулся.

— Ну да, он не совсем пропащий.

Фионлах ушел. Бывший полицейский разорвал следующую коробку; она была набита книгами и блокнотами. Он вытащил верхнюю книгу в твердой зеленой обложке. Это оказалась антология поэзии двадцатого века.

— Я не знал, что твой отец любит стихи.

— Я тоже не знала, — Маршели подошла посмотреть.

Фин открыл книгу. На форзаце каллиграфическим почерком было выведено: «Тормоду Уильяму Макдональду. С днем рождения! Мама. 12 августа 1976 г.». Бывший полицейский нахмурился:

— Мама?

— Они всегда называли друг друга «мама» и «папа», — голос Маршели дрожал.

Фин пролистал страницы. Из книги выпал сложенный листок линованной бумаги. Он был озаглавлен «Солас» и весь заполнен неровным почерком.

— Это социальный центр рядом с домом престарелых. Мы его туда возили, помнишь? — сказала Маршели. — И почерк его. Что он писал?

Она взяла листок из рук Фина; он встал, чтобы читать вместе с ней. Каждое третье слово было зачеркнуто, иногда — по нескольку раз: Тормод пытался исправить ошибки. Маршели в ужасе зажала рот:

— Он всегда гордился тем, как грамотно пишет!

Потом начала читать вслух:

— «Когда я приехал, здесь уже сидело человек двадцать. Большинство — глубокие старики», — слово «старики» было переписано три раза. — «Некоторые очень слабы и уже не могут говорить. Другие не могут ходить, но все равно вяло переставляют ноги. Один их шаг — всего дюйм. Но есть такие, кто еще ходит, и неплохо».

Голос Маршели сорвался, она больше не смогла читать. За нее продолжил Фин.

— «Когда я пишу, я все время делаю ошибки, даже в простых словах. Конечно, это началось не вчера. Я бы сказал, в конце одиннадцатого года, и изменения были так малы, что вначале я их не замечал. Но время шло, и я стал понимать, что уже не могу ничего запомнить. Это ужасно. Я очень близок к тому, чтобы стать полностью беспомощным».

Фин положил листок на стол. Снаружи все еще выл ветер, по стеклу барабанил дождь. Бывший полицейский провел пальцем по неровному краю листка — видимо, его вырвали из блокнота. Понимание, что ты теряешь разум, должно быть хуже, чем сама болезнь, подумал он. Ужасно, когда от тебя понемногу уходят воспоминания, способность рассуждать — все, что делает тебя тобой.

Маршели глубоко дышала, вытирая мокрые щеки. Оказывается, может закончиться все, даже слезы.

— Я сделаю нам чай, — сказала она.

Женщина поставила на огонь чайник, стала доставать кружки и чайные пакетики. Фин тем временем открыл еще одну коробку. В ней были бухгалтерские книги за все то время, что Тормод работал на ферме. Фин вытащил их одну за другой и на самом дне коробки обнаружил большой альбом для вырезок в мягкой обложке. Он буквально лопался, набитый статьями из газет и журналов за разные годы. Фин положил альбом на коробку, стоявшую рядом, и открыл. На первых страницах вырезки были аккуратно приклеены, а дальше — просто всунуты между листами альбома. Их было очень много.

Фин слышал, как закипает чайник, как шумит за окном непогода, слышал отголоски музыки из комнаты Фионлаха и Донны. Маршели повторяла:

— Что такое, Фин? Что это за вырезки?

Но внутри него царила тишина. Когда он заговорил, ему показалось, что он слышит свой голос со стороны:

— Нам надо отвезти твоего отца на Эрискей, Маршели. Только там мы сможем узнать правду.

Глава тридцать пятая