Человек с синдромом дна

Умирает поэт. Но как в рацио реанимации
Повторяется стихотворение. Вертится
Как пластинка в истерике, в реинкарнации,
В коронации нерукотворным безверием,
Как Вертинский скрипит в кокаиновом холоде
КолокОлом, глаголом иль комом, что в горле Империи,
Ты застрянешь двухглавым орлом
или ором в той родине-мордоре,
В Лукоморге, на каторге,
                   дорогой Александр Сергеевич.
По усам нефть текла, но попала не в черные дыры,
Что не бездна, конечно, но тоже подобие рта.
Я там был, обменяв Бытие, на отсутствие мира.
То есть жизнь заменяет не смерть, но скорей пустота.
Отдыхай декоратор догадок — философ Хайдеггер.
Пустота не витальна и в этом ее красота.
Русь давно не сакральна.
                     В ней голем был собран из лего.
И имперский конструкт создается в «Икее.» Чиста
Сей колонии суть — нулевая игра симулякров.
Здесь «Иисус» стал давно симулякр, да и был симулянт.
Не корми имитатора, ибо ты сам имитатор.
А потом мародер. Опускающий крылья атлант —
Это ты. Все последние воины бескрылы.
Безымянны, безродны, и в свежих могилах лежат
Анонимные мы, те, которых ничто не манило
Защищать псевдородины вечный бессмысленный ад.

О непереводимости ада

Чем больше я вижу это остервенелое холуйство, эту всепрощающую долготерпимость, эту садистическую готовность к лишениям (и обрекание на них своих детей), эту агитпроповскую черве-угодливость, тем более отдаляюсь ментально от этого пространства, с которым связывают меня лишь Амбиции и Русский Язык, язык стремительно удаляющийся от смысла, перспективы и разумной репрезентации.

* * *

Чтобы в России прийти к власти надо иметь талант — выглядеть не очень умным человеком.

Мир как враг

Мир абсолютно демиургический («божественный») и абсолютно атеистический — одинаковый мир для меня.

Это все один и тот же онтологический враг, чье присутствие тянется из Небытия еще, но и в своем нынешнем несакральном исключительно материальном, непристойно физиологичном воплощении — не перестает беспокоить.

Мир видится все более атеистическим, глупо, бессодержательно зловещим — именно в России. Где все говорит о том, что дальше и больше ада нет.

Ад для меня — концентрат неудобства, не более. Гипертрофированная сущность мира вообще. Без всяких там преступлений, наказаний.

* * *

«Если бы мы любили своих детей, у нас бы не было войн», — нет, напротив, если бы вы любили своих детей, у вас бы не было детей.

Скрепостные

В моем мировоззрении некто — (сотворенный) — абстрактен, а никто — конкретен, ибо избежал определений и статусов мира. Он, в некотором роде неуловим. Поэтому мне предпочтительней быть Никто чем кем-то сформированным хоть отчасти этим миром.

* * *

Нынешний человек настолько деперсонализован, что принимая чужое, он декларирует — каждому свое.

* * *

Если мы не говорим о Ничто, ежели мы (теоретически) снижаем планки, мы можем говорить о совершенно Пустом Мире, Застывшем Мире, о мире, лишенном людей, движений, и (главное!) конкуренции. Мир, который тревожит своим наличеством, но уже не беспокоит. Ибо беспокойство — есть первое следствие присутствия Конкуренции, предмета для самоутверждения, не только если этот предмет являет собой нечто метафизически важное, но и если он просто наличествует, даже на периферии сознания-бытия. Так — для существ, подобных мне, конечно.

Мертвые и срам

Мертвые только его и имут. Во всяком случае, тонко «чувствуют» в отличии от «живых».

* * *

Добытие, о коем я часто упоминаю, и из коего следует моя подлинная сущность, тоже было вполне материально. При том что оно не было миром, «реальностью». А человека, как такового, в нем не существовало вовсе.

* * *

Начинать ценить «маленькие радости жизни» — так я понимаю окончательное падение. Безысходность.

* * *

Когда видишь чересчур хорошее отношение к себе, сразу же возникает желание расплатиться.

* * *

Умные дети рождаются мертвыми.

* * *