Человек с тенью

— Давайте пройдем в кабинет на втором этаже, — предложил я, быстро пытаясь найти способ успокоить клиента, пока он не сиганул в окно.

Доведя гостей до кабинета, я извинился и быстро ушел в спальню.

Поговорку о встрече по одежке придумал совсем не дурак. Придется импровизировать, используя то, что есть. У меня в багаже имелись черные джинсы, вполне могущие сойти за приличные брюки, и белая рубашка, а в шкафу некоторые вещи бывшего хозяина дома. Хорошо, что не успел выбросить их в мусорный бак — лень было подниматься по лестнице. Рубашку дополнил черный галстук в серую полоску, пусть и слегка потрепанный. Чувствуя себя готовящимся к маскараду школьником, я натянул канцелярские нарукавники и ювелирные тканевые перчатки. Ну и венцом образа стал головной обод ювелира с закрепленным на шарнирах набором увеличительных стекол.

Взгляд в зеркало заставил меня грустно вздохнуть, но не отыгрывать же все обратно.

— Итак, — с порога заявил я, проходя к хозяйскому креслу. — С чем вы пожаловали, уважаемый Курт Генрихович?

Увидев меня, Косарь лишь хмыкнул. Он явно уже заподозрил во мне лицедея, а вот перепуганный клиент неожиданно расслабился и даже улыбнулся.

— Дело в том… — замялся клиент.

— Назарий Аристархович, — подсказал я.

— Дело в том, Назарий Аристархович, что месяц назад мне досталась одна картина. Бывший владелец божился, что она очень ценная. Работы Якоба Скулема.

— Это того, что повесился прямо на своей выставке?

Как бы ни был я далек от арт-мира, но все равно слышал, как три года назад молодой норвежский художник, с трудом уговоривший одного галериста провести выставку своих работ, не придумал ничего лучшего, как заявить о себе еще и в качестве перформансиста. И уже на следующий день о нем знала почти вся Европа. Что совершенно не удивительно — повеситься на люстре посреди зала, где были выставлены твои работы, еще никто не додумывался.

Мне стало откровенно интересно, но еще и стремновато. Из головы никак не шел рассказ Бисквита о Моне Лизе. Если уж выглядевшее столь невинно полотно могло так пагубно влиять на окружающих, то что говорить о творениях откровенно чокнутого художника. Оставалось надеяться, что ему далеко до таланта и дара творения великого Леонардо.

Явно заскучавший в начале разговора Косарь прекратил пялиться на стены кабинета и заинтересовался выложенным на стол свертком.

Я аккуратно развязал бечевку и развернул ткань.

Да уж, у этого товарища точно не все в порядке с головой, царство ему небесное, хотя не факт, что он туда попал. На картине был изображен какой-то бомж, точнее его средневековая версия. Казалось, что кто-то загнал нищего в тупик улочки, стены которой сложены из массивных, неровно отесанных камней. Неба не видно, лишь часть черепицы. Грязища и мусор под босыми ступнями бедолаги. Его немытое, заросшее бородой и какой-то коростой лицо было перекошено от страха, но в глазах уже зарождалось то, за что умные люди опасаются загнанную в угол крысу.

Мне с трудом удалось оторвать взгляд от картины и сохранить на лице невозмутимую мину. Чтобы скрыть замешательство, я сдвинул шарнирную конструкцию с оптикой и с удивлением понял, что это очень удобно. Подпись в правом нижнем углу была видна отчетливо. Картину я держал в руках уже достаточно долго, но ничего особого не чувствовал. Не удивлюсь, если дело в перчатках. А вот касаться полотна незащищенными пальцами не очень-то хотелось.

Прислушавшись к себе, я осознал, что это не дурное предчувствие, а простая брезгливость. Чтобы потянуть время, положил картину на стол и повернулся к ноутбуку. Фотографии самого художника и всех известных его творений удалось найти без проблем, как и подпись художника крупным планом. Очень похоже, но это еще не факт.

Кстати, в перечне известных картин эта не значилась. Ладно, нечего тянуть, нужно зарабатывать как денежки, так и репутацию.

Сняв правую перчатку, я очень осторожно, словно к горячему чайнику, прикоснулся к подписи автора и тут же отдернул руку. Но этого мгновения хватило, чтобы узнать многое, даже больше, чем мне того хотелось.

Подпись истинная. За нею чувствовалась не столько гордость за свое творение, сколько остервенение, с которым мститель забивает последний гвоздь в крышку гроба своего врага. Но это было еще не все. В картине я почувствовал то, что до сих пор ощущал только в молитвенном коврике. То, что дарило творение с вложенной в него частичкой души творца и расцветшее под влиянием сырой силы. Но там была любовь и усиление, а здесь ненависть, обреченность и страх. Страх, который со временем въедается в кожу и отравляет сильнее любого яда.

Чуть подумав, я задал вопрос:

— Курт Генрихович, если не секрет, откуда у вас эта картина?

— Мне отдали ее за долги. Я бы не взял, но больше с него стребовать ничего не получилось.

— А что так?

— Да плохи у него дела. Появились какие-то враги, партнеры начали подставлять на ровном месте, — нехотя пояснил клиент и тут же сменил тему: — Так что насчет картины? Она подлинная?