Мембрана, кстати, единственная деталь, которую маговцам не пришлось придумывать. Её выдумала природа. Ещё черт знает когда, Это — двуногое, мыслящее и неразумное, великое и жалкое, спесивое и кроткое, пытливое и до мозга костей противоречивое существо… человек. Между Стволом и раструбом ляжет именно он. Наречённый по-земному — бихронавтом Мефодием Артамонцевым. Замкнут его в эти две, лежащие сейчас на полу, раз-ного цвета половинки, в точности повторяющие формы его тела, Ц. Отлиты они из тонкой и прочной стекловидной массы, которую не порушишь и молотом. Одна, нижняя, в которую он ляжет, прозрачно-серебряная с прекрасными отражательными свойствами. Другая, которой накроют бихронавта, обладает великолепными поглощающими свойствами. Оны цвета иссиня-чёрного вороненного крыла. Эти две половинки одной формы и служили бихронавту скафандром, который маговцы между собой называли саркофагом. В нём он не мог даже пошевелиться. Лежал, что мумия фараона. Разве только торчащей головой мог покачать. И то слегка и до тех пор, пока саркофаг вместе с ним не зависнет между Стволом и раструбом и голову не подхватят две резиновые лапы. Они обхватят её мягко, крепко в тот самый момент, когда Кавада объявит минутную готовность. Чтобы не двигалась и она. А потом, когда пойдёт счёт от десяти до нуля, на голову, поверх лап, до самой шеи, надвинется колпак из такого же двухцветного стекла. И тогда уже точно он будет похож на лежащую в гробнице мумию.
Мефодий посмотрел на часы.
— Пo-моему, мы рановато поднялись сюда, — заметил он. — Можно было бы там немного ещё посудачить.
Кавада молчал. Он сел на перевёрнутую чёрную часть крышки бихронавтова саркофага.
— Устраивайся рядом, Меф. Есть разговор, — пригласил он, вынимая из нагрудного кармана конверт и лист бумаги. — Прочти это, — попросил он.
— Сато, есть мудрецы на этом свете, но ты патриарх наимудрейших, — проговорил Мефодий, черкая свою фамилию рядом с подписью Кавады.
Возвращая ручку, он поинтересовался, что же он должен будет сказать по возвращении. Не говоря ни слова, Сато на месте многоточия написал: «Сегодня я видел то, что было вчера».
— Запомни, Меф!
— Запомнил.
Кавада перевёл тумблер своей рации на положение «вкл.»
— Готье! Эммануила Крочча — к нам! Когда он спустится — пошлёшь технического руководителя, — приказал Кавада.
Крочч приступил к делу не мешкая…
…Когда в кабину вошёл техрук, раздетый до плавок, Артамонцев устраивался в нижней, серебристой половине своего скафандра. Упреждая обычный в таких случаях вопрос техрука, Мефодий доложил, что ему удобно, ничего не мешает, ничто не беспокоит и он смело может его накрывать.
— Разрешите, господин профессор? — спросил техрук.
— Накрывайте.
Мефодий слышал, как крышка вошла в пазы и техник щёлкал замками, ещё крепче соединяя их между собой.
— Ну как? — поинтересовался Кавада.
— Всё о'кей!
Кавада хлопнул его по щеке:
— Всё будет о'кей, Меф.
— Без сомнения, — улыбнулся Мефодий. — Главное, ты не переживай. Навряд ли я вернусь через 40 минут, — скосив глаза в сторону лифта, Артамонцев добавил: — Это они могут так думать… А ты, как бы они тебя не изводили, держись… Пока я не вернусь, Готье не посылай. И сам не вздумай…
— Нам не разрешат этого сделать, — перебил Кавада.
— И очень хорошо. В конце концов не сто же лет я буду отсутствовать!
— Не дай бог! — вырвалось у Кавады.
— Не бери в голову, Сато, — сказал Меф и, повернув голову к техруку, подал знак приступать.
Кавада не возражал.
— До скорой встречи, Меф! — произнёс он.
— Пока, Сато.
Саркофаг завис между Стволом и раструбом.
Кавада улыбнулся. Махнул ему рукой, а через некоторое время его голос донёсся из приёмника.
— Я — МАГ. Всем службам, обеспечивающим старт, объявляю готовность «Три!»
Приняв рапорты о готовности, Кавада обратился к Артамонцеву.
— Меф, я — МАГ. Как слышишь меня?
— Отлично!
— Самочувствие?
— Лучше некуда. Ты знаешь, Сато, фараону было не так уж плохо.