Человек с той стороны

Конечно, заняли их те, кто попроворнее и сильнее. Остальные остались стоять тесной толпой в центре подвала, у столов для еды. Мой знакомый еврей что-то кричал им на своем языке, размахивая для убедительности руками, но никто его не слушал. Тогда пан Просяк выхватил из кармана маленький пистолет и помахал им над головой. Это произвело на всех сильное впечатление. Толпа разом затихла. Он поднялся на стол, потребовал внимания и объявил, что толкаться не нужно, никто не останется снаружи, впустят даже посторонних, не приписанных к этому бункеру, но он, как ответственный за порядок здесь, не запрет бункер, пока не будут выполнены все его распоряжения. И сказал, что все вещи, кроме еды и добавочных одеял, должны быть вынесены наружу и надежно спрятаны там, и тогда освободившиеся полки будут поделены поровну между всеми, между хозяевами бункера и посторонними. Эти слова вызвали бурное возмущение хозяев, но он игнорировал их возражения и повторил, что никаких «протекций» ни для кого не будет. Каждый получит половину полки. Каждый — половину, подчеркнул он. Что же касается продуктов — каждый ест свое или создается общий котел, — то этот вопрос будет решен потом, в зависимости от того, сколько времени им предстоит здесь провести — сутки-двое или несколько недель. И тут в подвале наступила смертельная тишина. Даже я вдруг понял, насколько страшным было положение этих людей.

Я смотрел на них — стариков и старух, образованных и простых, почтенных и забитых, отцов и матерей, с детьми и младенцами, и те слова об «уничтожении евреев», которые так часто звучали в спорах Антона и моей мамы, внезапно обрели конкретную и жуткую реальность.

Пан Просяк был человек энергичный и умный и знал, как вести себя с людьми. Пан Юзек успел рассказать мне, что перед войной он был директором большой фабрики. По его приказу мужчины начали собирать лишние вещи и выносить их наружу. В возникшей толчее тот еврей, которому он приказал «беречь этого юношу», потерял меня из виду, и я выскользнул из бункера вместе с другими мужчинами. Мне было ясно, что никто не станет меня искать. В этот момент у них были более важные заботы. А после того как пан Просяк закроет бункер снаружи и уйдет, меня тем более искать уже не будут.

Езус Мария, если бы меня заперли в этом подвале, под потолком, которого я мог коснуться вытянутой рукой, среди всех этих людей, которые наверняка скоро начнут там задыхаться, я бы, наверно, сошел с ума. Мама права, думал я, помоги Бог этим евреям, потому что кто еще, кроме Бога, может сейчас помочь им? Помоги и смилуйся над ними, Господи. Аминь.

Глава 13. Чердак на Валовой

Немцы шли, как на параде — посреди улицы, маршевым строем. Мы посчитали — их было около трехсот.

Мы сидели у маленького окошка на чердаке дома на Валовой улице. Отсюда были хорошо видны главные входные ворота гетто. Здесь, на чердаке, был наш наблюдательный пункт. Сюда послали нескольких парней без оружия и нас двоих — меня и пана Юзека.

Найти его мне не составило особого труда. Все тут называли его «новичок, который пришел из канализации». Поднявшись из бункера, я увидел людей на разных этажах дома. Каждый уже был поставлен на боевой пост возле того или иного окна. Увидев меня, пан Юзек страшно удивился и стал мне выговаривать. Я дал ему кончить, а потом сказал:

— Пан Юзек, я не мог там оставаться. Это было как добровольно сойти в могилу. Я чувствовал, что задыхаюсь. Конечно, если бы у меня были маленькие дети, то, возможно, у меня не осталось бы другого выхода, но…

Он глянул на меня и понимающе кивнул.

— Ладно, оставайся здесь, Мариан, но держись все время рядом со мной. И без всяких фокусов. Я только надеюсь, что Антон появится скоро. Если мне суждено умереть здесь, я хотел бы умереть с чистой совестью.

По-моему, на самом деле он был рад, что мы снова вместе.

Немцы уже дошли до маленькой площади внутри гетто. Но как только они двинулись дальше, прогремел мощный взрыв. Площадь словно взлетела в воздух. Парни рядом с нами пришли в неистовый восторг. Они смеялись, кричали, плакали от счастья, обнимались. Я думаю, они никак не могли поверить собственным глазам и потому не отрывались от окон.

Действительно, там совершалось немыслимое.

Вообще-то евреи не в первый раз убивали немцев. В Варшаве это случалось и раньше. Но крайне редко. До предыдущего дня — первого дня восстания — происходили только одиночные нападения. А на этот раз шла настоящая война. Это был бой. Слывшие непобедимыми немцы, собравшиеся покорить весь мир, терпели поражение от кучки евреев. Разумеется, все понимали, что это временный успех. На короткое мгновение. Не думаю, что у кого-нибудь здесь были какие-то иллюзии. Но в тот момент никто не задумывался о будущем. Мы только смотрели, как уцелевшие немцы отползают с площади и собираются под стенами домов. А на площади лежат их убитые. А их раненые стонут и кричат. А остальные явно в панике. Палят без всякой цели во все стороны. Я и сам не верил своим глазам. Пан Юзек обнял меня и сказал: