Человек с тремя именами. Повесть о Матэ Залке

За оградой из металлических пик с позолоченными остриями один из взводов эскадрона без седел рысил по песчаному эллипсу, в центре которого стоял Массар с бичом, время от времени угрожающе хлопая им; звук был подобен пистолетному выстрелу. Справа другой взвод, сидя на составленных садовых скамейках, слушал молодого человека с приятным худым лицом. Он первым увидел вышедшего из машины генерала и поспешил к Массару предупредить его. Тот пропел протяжную кавалерийскую команду, и кони остановились, как в цирке, а всадники спрыгнули и взяли их под уздцы. Массар бросил бич правофланговому, взял со стоящей рядом табуретки палаш в никелированных ножнах и, пристегивая его на ходу, направился к воротам. Гримм шел сзади. Оба вышли за ограду. Приближаясь к генералу, Массар величественно провел пальцами по пышным усам и, звякнув большими зубчатыми, прямо-таки средневековыми, шпорами, вытянулся, левой рукой придерживая палаш, а кулак правой приложив к матерчатому головному убору вроде ушанки. Его комиссар остановился позади своего начальника. Лукач протянул руку одному и другому, по-русски спросил, как дела, и прибавил, что, самое большее, через пять дней бригаду введут в дело, и эскадрон должен быть к этому готов. Гримм перевел. Улыбаясь и шевеля усами, Массар ответил, что лошади у него все подготовлены, а в кавалерии кони — главное: в бой они понесут людей, а не наоборот. Стоя близко от майора Массара, генерал Лукач чувствовал исходивший от него смешанный и скорее приятный запах недавно выпитого вина и душистых американских сигарет и еще раз пожалел, что с таким истым конником придется распрощаться. «К обеду, бедняга, наберется,— думал Лукач.— В наше время некоторые комэски отчаянно пили, и бед от этого бывало немало, но это происходило в гражданскую, в большинство они вахмистрами или унтер-офицерами участвовали в империалистической и вынесли из нее всякие скверные привычки, замену же им некогда и негде было искать, но сейчас совсем другое дело...»

От расположения эскадрона Лукач пешком прошел к пехотным казармам, предварительно показав Луиджи на небо, потом на машину, а затем демонстративно сунув руку в карман, что означало: надо спрятать автомобиль от авиации.

Кирпичная стена скрывала плац от посторонних глаз. Рядом с чугунными воротами была чугунная же высокая дверь, за которой пребывал часовой. Узнав генерала, он отступил и взял «на караул». Весь плац был покрыт лежавшими, по отделениям и взводам, бойцами. Комиссары взводов бродили между стрелками, проверяя позу каждого и дистанцию между ним и соседом. Выглядели политработники чрезвычайно празднично: на шеях у всех были повязаны по-пионерски ярко-красные шарфы. Лукач издали увидел идущего к нему Паччарди, за ним в ногу шагали: напоминающий боксера тяжелого веса Роазио и Ацци — в весе пера. На всех трех тоже красовались алые галстуки.

Поздоровавшись, Лукач направился к ближайшему отделению и остановился возле него, выслушивая вопрос Паччарди, заданный через Роазио, на сколько еще дней в тылу можно рассчитывать.

— Если б я сам знал,— откровенно отвечал Лукач.— Скажи ему, что надеяться можно дней на пять, но могут и завтра потребовать. Обстановка и в Каса-де-Кампо и в Университетском городке хуже чем паршивая...

Взводный, ничем не похожий на потомка древних римлян, коротенький, курносый, с маленькими серыми глазками, тем не менее скомандовал по-итальянски, и четыре отделения правофлангового взвода, перезаряжая винтовки и считая про себя uno, duo, tre, звякнули затворами, выбрасываемые нестреляные патроны дробно застучали по асфальту. Все опять приложились и стали целиться в воображаемого врага, но при этом крайний в ближнем отделении волонтер судорожно сжал каблуки. Паччарди сделал шаг к нему и, ничего не говоря, носком ботинка раздвинул их.

— Роазио, дорогой. Скажи ты ему, что я поражен,— умоляюще глядя на Паччарди, заговорил Лукач.— Мы же не в какой-нибудь старой армии. Как это можно ногой поправлять подчиненного. Такое барское, можно сказать, неуважение к человеку просто недопустимо. Мне известно, что майор Паччарди был в мировую войну храбрым капитаном. Я хочу сказать ему, что здесь мы все — и самые мужественные капитаны, и майоры, и генералы — товарищи нашим бойцам. Еще скажи, что я очень прошу не обижаться на меня за это замечание, но я делаю его не как командир бригады, а как старший годами...

Паччарди выслушал и заметно покраснел.

— Попроси генерала извинить меня,— переводил Роазио опустившему голову в знак внимания Лукачу.— Я сам почувствовал неловкость от того, что сделал. Отвратительные кастовые привычки бывшего королевского офицера. Однако не барские. Мой отец был железнодорожным мастером. Обещаю, что подобное не повторится, и я сейчас же извинюсь...