Шоссе на Мадрид поначалу тянулось вдоль железной дороги, потом ушло на восток. Часа через два Лукач по карте показал шоферу, что от узловой станции Кинтанар-де-ла-Орден, где оно соприкоснулось с боковой железнодорожной веткой, надо повернуть на запад к той самой, дальше которой поезда не ходят и само название которой Марти счел невозможным произнести. А в Кинтанаре все знали, что Вильяканьяс — конечная станция и что от нее до Мадрида можно доехать лишь автотранспортом.
Попав в Вильяканьяс еще засветло, Лукач и Фриц с переводческой помощью Сегала нашли под навесом кузницы устроившееся здесь интендантство батальона Гарибальди. Чтобы встретить прибывающих бойцов манеркой горячего кофе со сгущенным молоком и хлебом, оно отправилось сюда спозаранку. Интендант батальона Скарселли, грузный человек лет сорока пяти, в измызганном полушубке и грязных брюках, зримо доказывавших, что черной работы он не чурается, сиплым, еле слышным голосом, каким говорят больные запущенным туберкулезом горла, доложил по-французски о полученном от майора Паччарди распоряжении обеспечить горячим кофе нe только гарибальдийцев, но и оба других батальона. Выполнить это он сможет, потому что у него не три котла, как положено, а целых пять. Два лишних он выцарапал с альбасетского склада, встретив приятеля — однорукого испанца. И Скарсслли, подмигнув генералу и взмахнув пол-литровым черпаком, привел какую-то итальянскую поговорку, которую Сегал попробовал перевести:
— Дабы иметь пять котлов, не надобно иметь пять голов, довольно старого друга ни пяти слов...
Согнувшись в три погибели, чтобы забраться вслед за Фрицем в свой «опелек», Лукач заговорил не о Скарселли, но о Паччарди:
— Конечно, Галло ему подсказывал. Суть ведь не в том, что не одни гарибальдийцы кофе напьются, но такие вещи скрепляют людей. И немцы, и французы не сразу забудут, что итальянцы о них позаботились... А три столика под навесом перед кафе ты заметил? Нет? Знаешь, зачем они? Каждому волонтеру по пяти песет на мелкие расходы выдадут. Чтоб на курево было... Так что со всех сторон кое-что начинает делаться. Вот только самого главного нам сделать не дали.
— Ничего не попишешь.
— А сознайся, что Скарселли, похожий на разбойничьего кашевара, тебе не очень-то?.. Но, как говорится, по лицу встречают, а по поведению провожают. Он хоть и с черпаком, а вовсе не кухонный раздатчик. Больше месяца уже провоевал, очень опасно был ранен в горло. А до того у дуче в тюрьме четыре года отсидел.
В пустынном с наступлением вечера, затемненном Мадриде они проехали прямо во двор министерства финансов и остановились в невзрачном углу возле двери в подвалы. Фриц раньше уже бывал тут. Оставив машины и Сегала на земной поверхности, они по крутым ступеням спустились в бетонную преисподнюю. Нижний часовой взглянул на их документы, нажал кнопку звонка, и заспанный сархенто гуардиа де асальто повел их по узкому коридору к переводчице, которая, переспросив их имена, заявила, что Владимир Ефимович давно ждет.
— Ишь, как здесь дело поставлено,— заметил Лукач,— не успели в Мадрид въехать, а нас, оказывается, давно ждут. Сюда? — спросил он у переводчицы.— Спасибо. Как вас зовут? Хулиа? По-русски это, должно быть, Юлия, а? Видите, какой я догадливый...
Посередине подземного горевского кабинета тянулся длинный дубовый стол, обставленный не идущими к нему канцелярскими стульями, а на таком же, как у переводчицы, маленьком столике стояли два телефона: обычный городской на высокой вилке, а в деревянном ящике — полевой. Сидя за этим столиком в светлом кожаном кресле, Горев беседовал о чем-то с Ратнером. Он легко встал навстречу вошедшим и немедля, словно какое-то радостное известие, объявил, что двенадцатого на рассвете к югу от Мадрида будет предпринято республиканское контрнаступление, в котором примут участие все наличные свободные силы.
— Поддерживают его: имеющая хотя бы по нескольку снарядов на ствол артиллерия, шесть броневиков и до восьми танков. Ваша молодая бригада должна сыграть в этой операции ключевую роль.
Лукач хотел было возразить, что это совершенно невозможно, но, взглянув на изможденное лицо и воспаленные глаза Горева, удержался. Разве могло быть, чтобы этот молодой образованный советский военачальник не знал и не понимал всего, что он, Лукач, собирался ему выложить?