Человек с тремя именами: Повесть о Матэ Залке

Сразу после выгрузки волонтерам приказали подниматься на отвесную со стороны шоссе высоту. С нее открылся вид на заросшее высохшей травой обширное плоскогорье. Приблизительно в километре трава кончалась, и дальше простирались поросшие редким кустарником пески, а еще дальше уходили вверх густые оливковые плантации. Над тем местом, где они были выше всего, видны были готические башни.

Все три батальона спустились и одновременно полукругом двинулись в том направлении.

Около десяти утра 13 ноября генерал Лукач и коронель Фриц взошли на вершину холма, расположенного почти по центру слишком широкого для трех батальонов фронта. Пока их было хорошо видно, но меньше чем через полчаса довольно скученно продвигавшиеся итальянцы и рассредоточенно наступавшие посередине франко-бельгийцы скрылись в рощах олив. Зато тельмановцев можно было видеть как на ладони. Оба долго разглядывали в бинокли (Фрицу подарил свой запасной Ратнер, а Лукач еще в Чинчоне извинился и снял с тонкой шеи Сегала французский, морской) монастырь, стоявший на сравнительно пологой горе и окруженный каменной стеной на глаз метров до пяти высотою, проглядывавшейся кое-где сквозь темную зелень. По странной случайности эта гора, с монастырем на вершине, которую бригаде предстояло атаковать, была географическим центром Испании (кто-то в беседе с Лукачем назвал ее «пупом земли гишпанской») и благочестиво именовалась: Серро-де-лос-Анхелес.

Чуть позади Лукача, где по уставу полагалось бы стоять адъютанту, находился Реглер. Еще дальше, шагах в пяти от него, зачем-то распластался на земле зелоновато-бледный Сегал.

— Знаешь,— говорил Лукач,— что объявил мне ночью никем не назначенный, а избранный на сходке командир польской роты? Наступает, видите ли, тринадцатое число, а даже в мирной жизни каждому известно, что тринадцатого никто ничего не начинает, а уж тем более на войне... Спрашиваю я этого военспеца, какое у него звание, оказывается, он служил ефрейтором в российской армии. Мне и в голову не пришло бы, что старый русский солдат может быть суеверным человеком, ну, думаю, один такой нашелся. А только что узнал, что итальянцы тоже сочли...

Фриц, впившись в бинокль и медленно ведя им но кронам самых дальних олив, не отвечал, возможно и не слышал. Впереди на открытом правом фланге четкие под начинавшим пригревать солнцем фигурки тельмановцев, похожие на оживших оловянных солдатиков, разреженными цепочками продвигались по направлению к монастырю. В центре шла пулеметная рота, и даже на таком расстоянии было видно, как, наклоняясь вперед, словно лошади, везущие тяжелую кладь, рослые первый и второй номера волокут свои Maschinengewehren[Пулеметы (нем.).], широкие колесики которых глубоко вязнут в песке. Издали и сверху три немецкие роты, особенно пулеметная, выглядели необыкновенно живописно, вроде как на батальных картинах начала прошлого века. В арьергарде на обоих флангах шли балканская и польская — последняя на песчаном фоне была еле различима, в балканской же бойцы держались слишком густо, так ходила пехота в мировую войну, двадцать лет назад. Лукач еще раз полюбовался в бинокль на немецкие цепи и, опустив его, несмотря на серьезность момента, усмехнулся. Ему вспомнилось, что еще девятого, когда тельмановским пулеметчикам вручали восемь германских — без щитов — «максимов», те, по словам Реглера, показались ему чем-то недовольными. А через час к генералу явилась делегация, возглавляемая Рихардом, высоким и сухощавым, с медальным профилем, заместителем Ганса Баймлера, отлично говорившим по-русски, так как он всего несколько месяцев назад окончил в Москве коминтерновскую «ленинскую школу» для молодых иностранных коммунистов. Сдержанно выразив огорчение лучшей в батальоне роты тем, что ей выдали немецкие «максимы», он передал от ее лица просьбу взять их обратно, а выделить взамен «наши», что должно было означать — советские...

— Смотри, смотри! — воскликнул Фриц, не отрываясь от бинокля.

Метрах в пятистах, перед батальоном Тельмана, на опушке в бинокль был хорошо виден окоп с двумя выступами для пулеметных гнезд. Из него через низкую заднюю стенку и ходы сообщения, как козявки, выскакивали и выбегали солдаты противника и, пригнувшись, скрывались между деревьев.

— Вот что значит предпринимать наступление без разведки,— пробасил Фриц.— Знать бы, что там их траншея, мы бы на нее так, здорово живешь, не перли. Там, видать, целая стрелковая рота сидела и отошла перед превосходящими силами, не принимая боя. Нам бы в тыл ей зайти, а так гарнизон Серро-де-лос-Анхелеса на двести стрелков усилился, и все. Действовали бы с умом, сколько б пленных взяли...