Человек с тремя именами: Повесть о Матэ Залке

Смуглое и в то же время бледное, с резко прочерченными вдоль впалых щек морщинами, нервное лицо Никиты выражало искреннюю озабоченность, и Лукач отпустил его. Как-никак он интендант бригады, а не приставленная к командиру бригады нянька. И все же, надевая заблестевшую, как на рекламном плакате, обувь, он вдруг тоскливо ощутил полное свое одиночество. И Сегал еще куда-то провалился. Адъютантом он, конечно, больше оставаться не может, уж слишком перетрусил тогда, при первых же выстрелах, но переводчиком его следовало бы зачислить.

Он нахлобучил своеобразный свой картуз, взял палку и вышел посмотреть, что на белом свете делается. Получалось, что они с Фрицем остались здесь чем-то вроде передового поста республиканцев вместе с несколькими обозниками батальона Тельмана. По прямой до противника было вряд ли больше трех километров, и перед наступлением Двенадцатой все пространство от Ла-Мараньосы до Серро-де-лос-Анхелеса считалось территорией мятежников. Да и теперь неизвестно, продолжают ли они отсиживаться за неприступной стеной или уже заняли хотя бы часть простирающейся по эту ее сторону ничьей земли. Давно следовало бы послать разведку, да некого...

Дойдя до окраинных домов, он некоторое время постоял, задумчиво глядя на дорогу, уходящую в гору к оливковым рощам, на сами эти оливы, сливающиеся в темно-зеленые полосы, на шпили над ними, за которые цеплялись низкие рваные облака. Ни малейшего шевеления там не обнаруживалось. Он повернулся и зашагал обратно. В этой половине поселка никаких следов бомбардировки не было, но он будто вымер: все дома были заперты, замкнуты на ключ, даже калитки наглухо закрыты, а многие еще и задраены деревянными или металлическими жалюзи.

Свернув к себе на Калье Майор, он издали увидел, как из боковой улочки вылетел пустой грузовик с дощатым ярко-зеленым кузовом. Громыхая, он помчался по направлению к Чинчону, но вдруг, заскрежетав тормозами, стал. Перескочив через ограду домика, несколько весьма расхлыстанных волонтеров побросали винтовки в грузовик, как кошки, цепляясь за борта, прыгали в кузов. ЗИС-5 рванул, словно его хлестнули, и тут же птицей перелетел палисадник еще один, видимо тоже француз. Бросившись за грузовиком, он швырнул в него винтовку, догнал, обеими руками ухватился за задний борт, поддал вверх и перевалился внутрь. Лукач остановился, грустно посмотрел вслед и, вздохнув, двинулся дальше.

Пересекая центральную площадь, в углу которой виднелась медная трубка, вделанная в гранитный постамент, с текущей из фигурного конца ее струей родниковой воды, Лукач почувствовал жажду. Вода оказалась до того холодной, что даже зубы заныли. Пока он пил, в глубине площади приоткрылась и сейчас же закрылась дверь нежилого на вид дома. Быстрым шагом Лукач направился к подозрительной двери. При его приближении она широко раскрылась. Оказалось, что именно здесь помещался склад немецкого интендантства с двумя пожилыми бойцами, владеющими на двоих одной винтовкой. По той же Калье Майор Лукач дошел до противоположного конца Ла-Мараньосы и там, в брошенном на произвол судьбы гараже, нашел еще трех тельмановцев. Ни одного автомобиля в гараже, понятно, не было, но зато в нем обнаружился шофер оставленной врагу машины Лукача. Лежа на верстаке и положив голову на старую шину, он продолжал спать и здесь.

Лукач возвращался к себе, раздумывая о том, что эти пять тельмановцев представляют, между прочим, всю воинскую силу, имеющуюся сейчас в его распоряжении на три, если не на пять километров в окружности, и уже приоткрыл калитку своего дома, когда довольно далеко — возле источника, где недавно утолял жажду,— увидел группу лежащих вооруженных бойцов. Что бы это могло означать? На большинстве была форма цвета песков пустыни, но вместе с поляками, судя по обмундированию, возлежали и французы. Захлопнув калитку, Лукач заторопился к площади, как можно громче стуча палкой, чтобы предупредить о своем приближении. Однако ему скоро стало ясно, что бойцы эти спали мертвым сном. Почти все лежали на спине, раскинув руки и ноги. Подходя, он не без удивления узнал между ними того самого пожилого царского солдата, с которым разговаривал несколько дней назад в Альбасете. А вообще он не ошибся: кроме двоих, все были из польской роты.

Когда до них осталось несколько шагов, один, лежавший на боку, тронул рукой своего соседа. Тот вскочил, поправил сползшую на лицо пилотку и сначала нетвердо, но постепенно выравнивая шаг, пошел навстречу командиру бригады.

— Откуда вы взялись? Почему не со своей ротой? Разве вы не знаете, что вся бригада давно в Чинчоне. Где это вы до сей поры прятались? — сердито проговорил Лукач по-русски, считая, что этот польский юноша поймет его.

Тот вытянулся и четко отдал честь.

— Товарищ комбриг...— начал он.

— Вы умеете говорить по-русски? — перебил его Лукач.— Тогда еще раз спрашиваю: как вы все сюда попали? Почему не со своими?