Человек с железного острова

– Еды мало, а воды совсем нет.

– Ничего страшного, – успокаивает Хворый. – Мы в такое место идем, где всего хватит.

– Это куда же?

– Не бойся, не пропустишь.

Дорога потихоньку меняется. Перекрестки все чаще, в стенах начинают появляться боковые окна. Я в одно заглянул – темень беспросветная, щелкнул языком – эхо с минуту гуляло. Где-то часа через четыре коридор обрывается в куполе размером поменьше того, что до сих пор я видел, опять со щелями в потолке. Их явно недостаточно, полумрак стоит. Ход выходит в зал на высоте вертикальной части стены – то есть метра три до пола и столько же до начала закругления свода. Вперед ведет дорожка из тех же каменных плит, каждая на свою колонну опирается. Посреди зала, пересекая его по диаметру, течет быстрая речушка, дорожка через нее перекинута мостом, от него к каждому берегу сделаны ступенчатые спуски, а дальше дорожка раздваивается и опять уходит в туннели. На земле, а вернее на песке у воды лежат три остова, когда-то это были лодки, а теперь только скелеты посеревшие. Эльфы трогаются вперед, идут гуськом, на развилке Хворый не колеблясь сворачивает влево. Новый тоннель значительно отличается от тех, что раньше. Потолок уже не полукруглый, а плоский, световые щели исчезли. Зато есть вкрапленные в панели стен небольшие, с пол-кулака камешки, которые светятся очень неярким светом, но их много, и коридор освещен неплохо. Ряды световых камешков уходят вдаль двумя линиями и сливаются в туманное сияние впереди, и мы идем еще часа три, и затем – большой перекресток, целый узел подземных дорог. Короткие боковые отростки в соседние коридоры, отходящие под углом наклонные тоннели – все связано в хитрый клубок. Хворый тормозит, видимо, ориентируется, и направляется к одному из ответвлений. Короткий переход – и мы оказываемся в помещении объема среднего зала у Куна – мелочь по сравнению со здешними куполами. Световые камни вкраплены в потолок и образуют сложный узор, а стены закрыты несколькими рядами полок, сверху донизу заставленными разноцветными и разноформенными корзинами и кувшинами. Хворый объявляет:

– Пришли. Здесь мы можем отдохнуть и пополнить запасы. В черных кувшинах вода, в зеленых и серых корзинах – сухая еда. Но сначала нужны четыре пары рук, чтобы открыть дорогу вперед.

– А попозже нельзя? – это Паханенок предчувствует скорое пожрать и теперь любит всех вокруг, кроме тех, конечно, кто хочет оттянуть сладкий миг. – Сейчас бы вместе посидели да поели в охотку!

Хворый снисходит до объяснения:

– Убирать затворные плиты можно только в одно время дня, оно наступило сейчас. А еще на сутки здесь задерживаться не стоит. Пойдем мы трое, и…

– Можно, я? – встреваю. Хворый говорит «да» с еле заметным неудовольствием, у меня появляется подозрение – уж не хотел ли он с орками насчет меня договориться, как недавно ко мне насчет них подходил?

Пока идем к затворной плите, я все гадаю, зачем четыре пары рук нужны, но все разъясняется достаточно просто. В четырех разных местах одного из тоннелей нужно положить руки на определенный камень, а потом хором нажать с молитовкой, кою произносит Граф, один за всех. Тупиковая стена тихо отъезжает в сторону, и ее торец становится одной из вертикальных плит боковой облицовки, и что интересно – камешек световой на ней тоже присутствует. За плитой оказывается такой же коридор, и я прикидываю, сколько тупиков мы уже миновали, и ведь наверняка каждый – это вот такая дверь. Идем обратно, по дороге – светская беседа на отвлеченную тему, и на подходе к тоннельчику, ведущему к складу, Граф вдруг замирает, и все тоже останавливаются. Из прохода доносится песня на два несовпадающих голоса, Пахан-паханенковские, естественно. Причем если Паханенок исполняет один из официальных гимнов Союза Свободных Народов, то Пахан на ту же мелодию кладет вирши примерно такого смысла:

Эх, края родимые, лесные да болотные,
Всякий сброд по ним шатается, всех мастей и цветов,
Да и пахнет всяк по-своему, кто откуда взялся – поди узнай.
А я не виноват, что такой родился,
А моя жизнь – сплошная ненависть всех вокруг.
Я им зла не хотел желать, а меня обидели,
И теперь мне ничего не надо, кроме как уйти туда,
Где будет хорошо, но сначала всем отомщу,
И себя не пощажу, и про все другое забуду ради этого.